только, и по ней ступай. Как в берег упрешься, начинай смотреть по сторонам. У него там тропа была от воды к избе, напротив нее лодка долбленая в прошлый раз была привязана, ее издалека можно увидеть, — продолжал напутствовать монах, сильно жестикулируя руками. — В том месте, где сам выйдешь, на берегу метку для себя оставь. Если его на месте не будет, ты сможешь по ней обратно на нужную тропу выйти, не заплутаешь.

Мы попрощались и пошли каждый в свою сторону.

Широкую тропинку я нашел достаточно быстро. Удивило разнообразие оставленных на ней звериных следов и ни одного человеческого, такого привычного для городского жителя. Идти без ноши было легко, и через полчаса быстрого шага я оказался на берегу. Захватив из леса несколько палок, я воткнул их в землю, как научил монах, соорудив подобие треугольника напротив места моего выхода из леса. Убедившись в прочности конструкции, я двинулся вдоль берега в поисках лодки, служившей важным ориентиром. Но не успел я пройти и сотню шагов, как невероятное, странное чувство накрыло меня: казалось, что я не иду, а просто перемещаюсь в пространстве, с одного места на другое. Я перестал слышать звуки вокруг: ни ветра, ни птиц, ни волн. Только мои внутренние ощущения нереальности происходящего. Это было место из моего детского сна! Хоть и события тогда происходили зимой, но не узнать его я не мог. Мне знакомы здесь каждый камень, каждое дерево, поворот выпирающего берега и крутизна каменистого склона. Уже представляю, где находится тропа, и иду к ней, переживая только за то, что сердце может не выдержать бешеного, все нарастающего ритма и я не узнаю, кто ждет меня наверху. Кто он, тот, что всегда стоял ко мне спиной? И по тропинке я почти взлетал, перепрыгивая через редкие ступеньки, наполненный до предела будоражащими меня чувствами. Ближе, ближе… и вот я уже вижу знакомый силуэт. И человек, услышав мое приближение, оглядывается. Удивление на его лице через несколько секунд сменяется мягкой, душевной улыбкой. И я слышу вопрос, заданный мне до боли знакомым, хотя теперь и слегка хрипловатым голосом.

— Пришел наконец?

Понимаю, что вопрос ко мне, но произнести в ответ хотя бы слово выше моих сил. Никак не могу вспомнить, где я видел этого человека раньше. Черты лица, разрез глаз, скулы и небольшой шрам на правой брови почти у переносицы. Стою, а хочется упасть. Теперь я знаю, кто он, ошибки быть не может. Все плывет перед глазами, холод по спине, передо мной — я сам. Да, старый, да, с лохматой бородой, весь в морщинах. Стою, смотрю и боюсь пошевелиться. Страх растекается по всему телу, превращая меня в каменного истукана. Смотрю на все широко раскрытыми глазами, а поверить и, главное, осознать не могу.

Видя мое оцепенение, старый я (лучше аналогии в тот момент я не нашел) снова заговорил:

— Не стой столбом, присядь. — И указал на лавку. — Хоть я и удивлен не меньше тебя, но всегда знал, что это произойдет здесь, другого места встречи быть не может. Садись, говорю, не стой, — повторил он, но более настойчивым голосом. — Голоден?

Обычный тон разговора вывел меня из ступора. И я, мотнув головой в знак согласия, сел на деревянную лавку возле стола. Буквально через несколько минут на столе появились кувшин с напитком странного зелено-желтого цвета, большая лепешка и деревянная тарелка, полная каши. Принеся все это, Гавриил, называть его другим именем мозг отказывался наотрез, сел напротив и тоже стал накладывать себе кашу из большой миски. Вкуснее каши я не пробовал никогда. Лепешка, на мой вкус, была пресноватой, и я стал запивать ее напитком из кувшина. Горячо. Обжигаю губы и язык. Мед и имбирь. Тягучий и терпкий. С каждым глотком пить хочется все больше и больше. Напиток сильно ударяет в голову. Но через несколько секунд она проясняется, как будто на нее вылили ушат холодной воды. Мысли ясны, а по телу плавно растекается тепло. Через минуту я уже чувствовал, что от усталости трудного перехода нет и следа. Немного перекусив, Гавриил продолжил, но уже более спокойным голосом:

— Не знаю, как тебя, а меня на остров всегда как магнитом что-то тянуло, только я поездку все время откладывал. Но два года назад, бросив все дела, приехал сюда на монастырь посмотреть и побродить по развалинам старых скитов. Во время этого путешествия я и набрел на эту бухту. И сразу понятно стало, что именно сюда меня тянуло. Только не было тропы наверх, как в моих старых детских снах, я ее позже сам делал, обтесывая ступеньки. И человека на поляне не было. Но понимание, что я именно там, где должен быть, не покидало ни на секунду. И тут пришло, как бы это точнее выразить словами, озарение, что ли. Что я и есть тот расплывчатый силуэт, всегда стоящий спиной, и здесь, в этом самом месте, должен ждать встречи. — Гавриил слегка развел руками, показывая на поляну. — Только, если честно, совсем не тебя я ждал в конце своего пути. Но пути Господни неисповедимы, — произнес он, поднимая взгляд в небеса.

Какое-то время мы ели молча. Но любопытство все-таки взяло верх, и я стал разглядывать его, а он, как бы исподлобья, присматривался ко мне. Его состояние я передать не смогу, может, немного грусти добавилось в его взгляде. Мои же ощущения были гораздо ярче. Никогда не представлял себя в старости. Не было ни цели такой, ни желания; какая разница, ну каким буду, таким и буду. А тут раз — и лицом к лицу. Острые скулы, почти черные глаза, черно-белая шевелюра и густая борода. На вид — от шестидесяти, может, старше, не поймешь. Но глаза блестят лет на тридцать, а вот морщины и седина — за шестьдесят верных. Плечи широкие, осанка ровная, загорелый. «В общем, не такая плохая и старость», — подумал я и улыбнулся.

— Не так все плохо? — как будто прочитав мои мысли, спросил Гавриил, тоже улыбаясь.

— Очень непривычно, но все, наверное, как и должно быть, — ответил я, немного смущаясь не столько такого ответа, сколько своего бесцеремонного разглядывания Гавриила.

— Если поел, то пойдем на берег, там я хорошее место силы нашел — и думать легко, и вид красивый. Уверен, разговор у нас долгий выйдет. Уж больно мне любопытно твою историю услышать, как чудеса такие происходят, да и у тебя, наверное, вопросов не меньше будет?

Отвечать не требовалось.

Поднявшись из-за стола, Гавриил захватил со стола кувшин