В тот же июль 1890, когда в пермскую гимназию уехала, да больше не вернулась, юная Прасковья Денисова…

Была ли Денисова блондинкой? Кошкин не знал, недосуг было спросить у Ульяны Титовой.

Зато в личных вещах убитой девушки оказалась записная книжка – совсем крохотная, почти пустая. Из записей в ней была лишь нерешенная задачка по арифметике. Но между страниц Кошкин отыскал цветную бумажную иконку с изображением Параскевы Пятницы.

Однако Кошкин знал, что святую эту почитали многие юные девушки, не только носительницы имени Прасковья. И, чем гадать, решил завтра же, с утра, ехать к Ульяне Титовой – показать ей посмертное фото девушки и выяснить точно, была ли та ученицей Маши Титовой?

Хорошо бы, иконка эта и записная книжка оказались только досадным совпадением…

* * *

Планам, однако, не суждено было сбыться.

Чуть свет Образцов созвал совещание, на котором распорядился: все полицейские надзиратели должны были чем скорее тем лучше организовать в своих околотках патрули – для поиска душегуба. А это означало, что ни минуты свободного времени у Кошкина сегодня не будет…

В пользу таких патрулей Кошкин, признаться, не особо верил. Кого искать, ежели никто не знал, как злодей выглядит и где обитает! С Образцовым он, конечно, поспорил – и вновь выслушал, что он, Кошкин, уже не большой начальник из Петербурга, что место свое ему надобно знать, помалкивать да делать, что велено.

И очередной нагоняй от начальства даже не самое худшее…

За всеми заботами Кошкин напрочь забыл, что вчера сам же требовал от Алекса непременно привести в полицейский участок его невесту. Неведомо как, но обещание тот сдержал: Елизавета Львовна Кулагина в строгом суконном платье, с вуалью на лице и холодной надменностью во взгляде (которая через ту вуаль проглядывала), явилась на порог его кабинета.

– Вы одни? – изумился Кошкин. – Александр Николаевич разве не с вами?

Кошкин тотчас пожалел, что спросил: взгляд за вуалью полоснул его, словно остро заточенный кинжал:

– Вот уж поверьте, я в состоянии добраться без чьей-либо помощи! Не нужны мне ни няньки, ни провожатые! Может, вы хотя бы сесть мне предложите?!

– Да, разумеется… садитесь, Елизавета Львовна. Желаете чаю?

– Не желаю я вашего чаю!

M-lle Кулагина раздраженно пересекла кабинет и уселась на предложенный стул. Бархатный ридикюль плюхнула прямо на кошкинский стол. Откинула с лица вуаль и поправила пенсне на распухшем покрасневшем носике. Кошкин даже подумал бы, что по дороге Кулагина всплакнула – только ядовитый ее тон никак с тем не вязался:

– Учитывая, что явиться сюда меня вынудил именно Александр Николаевич, он, конечно, мог бы меня проводить… Но, вероятно, что-то или кто-то оказался для него куда важнее!

Однако…

В дверь кто-то заглянул, требуя, чтобы Кошкин занялся организацией патруля, но тот неделикатно выпихнул коллегу, а дверь запер на засов. Разговор предстоял деликатный.

– Елизавета Львовна, вы, должно быть, видели заметки в утренней газете о гастролях той актрисы в Перми? – как мог аккуратно спросил Кошкин.

А Кулагина вздрогнула, будто ее обожгли. Плотно сжала и без того тонкие губы и принялась натирать стекла пенсне с такой силой, что угрожала их раздавить.

Кошкин и сам понял: видела. Оттого и раздражена больше обычного.

Давеча, дожидаясь Алекса у Пермского театра, он разглядел пестрые афиши. Кошкин любил театр. Его почтенная матушка отдала подмосткам большую часть жизни, да и сейчас подрабатывала швеей для артисток. Любимая сестра Кошкина училась в драматическом училище у самого Немировича-Данченко и грезила оперой. Кошкин любил театр, и те афиши разглядывал с большим интересом. Далеко не сразу, но он сообразил, что яркая рыжеволосая красотка, которая, как говорилось в афише «прервала парижские гастроли, дабы дать спектакль в их удивительном городе» – может оказаться той самой Милли, о которой он столько слышал…

Кошкин не был в этом уверен, но все-таки постарался скорее Алекса оттуда увести. Не учел только, что в Екатеринбургских газетах заметки о тех гастролях появятся в самом ближайшем будущем.

И неужели несносная m-lle Кулагина действительно плакала, увидав бывшую любовницу жениха?

Странные, право, у них с Алексом отношения. Вчера, глядя на Риттера, на то, как выгораживает он свою невесту, Кошкину показалось, что та уже успела покорить его сердце. Оттого и беспокоился он, как бы Кулагина не оказалась бесчувственной обманщицей. А нынче Лиза сама проявляла все признаки ревности – в то время как Алекс виделся негодяем, паразитирующим на ее чувствах. Что за игры у этих двоих?..

Хоть и сопереживал Лизе всем сердцем, но Кошкин все-таки произнес, стараясь скрыть смущение:

– Я, видите ли, просил кое о чем господина Риттера намедни… Вероятно, он и отправился выполнять мое поручение – и скоро должен приехать. Не волнуйтесь ни о чем, Елизавета Львовна.

Ей-богу, Кошкин ждал новой вспышки гнева – однако Лиза не ответила. Даже напротив, сумела взять себя в руки. Снова вернула пенсне на нос и вполне деликатно произнесла:

– Кажется, я вела себя не слишком учтиво, простите.

– Что ж, знакомство наше и впрямь не заладилось, – улыбнулся Кошкин. – Признаться, я относился к вам с некоторым предубеждением – однако Александр Николаевич так пылко и искренне отзывался о вас, что сумел меня переубедить. Елизавета Львовна, – Кошкин доверительно понизил голос, – главное, поймите, ко всему, что вы скажите сейчас, я отнесусь со всей серьезностью. Я знаю, что вы исключительно разумны и добры, и раскрытию убийства Марии Титовой ни за что не станете препятствовать. Ведь не станете?

Лиза, разом присмиревшая, тихонько кивнула.

– Вы не только не станете мешать, но, пожалуй, и поможете. Ведь вы были знакомы с Машей?

И Лиза снова кивнула.

Она избегала поднимать на Кошкина глаза, неловко мяла в руках перчатки, говорила осторожно, подбирая каждое слово – будто по тонкому льду шла. Но все-таки говорила.

– Да, я была знакома с Машей. И даже более того. Мы впервые увиделись почти три года назад, когда я ездила по заводским школам, помогая отцу с делами. Я не могла не заметить Машу: она безумно была похожа на мою мать…

В дверь требовательно постучали, а после раздался бодрый голос Алекса:

– Степан Егорович! Позвольте, это я!

Кошкин разом переглянулся со взволнованной Лизой, и поклясться был готов, она молила его молчать об актрисе. Так же без слов он легонько кивнул. И отпер дверь.

– Простите, я задержался! – запыхавшись, объяснился Алекс. – Елизавета Львовна, рад, что вы уже здесь. Я ничего не пропустил?

Возможно, заметок Алекс и правда не видел: слишком уж невозмутимым он казался. Как бы там ни было, рассказ свой Кулагина продолжила.