увидятся. Шерон опустила глаза на мгновенье, а потом посмотрела Эдварду в лицо и, приподнявшись на носочки, быстро поцеловала его в губы, тут же отступая. Ошарашенный, он глупо улыбнулся, чувствуя, как краснеют щёки.

— Моя мать, — тихо сказала Шерон, — не может быть против вас. Никто не может.

Эдвард вспомнил, как дышать, кивнул, всё ещё заворожённый случившимся, и тихо-тихо проговорил:

— Не может. Только вот ни ей, ни кому-либо другому не понравится, если мы опоздаем к ужину.

Шерон рассмеялась, покачала головой и снова взяла Эдварда под локоть. А он, не переставая улыбаться и чувствуя приливы гордости, вдруг нагнулся и поцеловал Шерон в висок.

* * *

Если в первый вечер гостей только пригласили к столу и дали отдохнуть — для некоторых дорога была действительно долгой и выматывающей, — то на следующий был запланирован пышный бал. Весь день Эдвард не имел ни единой возможности увидеться с Шерон, но если она не была в тот вечер самой прекрасной девушкой в мире, то Эдвард не представлял, кто мог быть лучше. Она была серьёзна, но заставляла его смеяться. Её взгляд был несмел и постоянно «бегал», но каждый раз, встретившись с ней глазами, Эдвард видел искренний интерес. Он наслаждался её компанией, потому что всё оказалось предельно простым: она сама подкидывала темы для разговора, которые выбирала так ловко, попадая точно в круг их общих интересов; если он не знал, чем занять её, делала лёгкий намёк, отстранённо улыбаясь. К тому же она прекрасно танцевала и ей на удивление шёл нежно-розовый цвет.

Джонатан тоже выглядел довольным, постоянно находясь в компании красавицы Эмили. Они были похожи — белокурые, зеленоглазые, наследники богатых семей — и играли по общим правилам. Она строила из себя улыбчивую дурочку, а Джон делал вид, что не догадывается, насколько много на самом деле она знает, что каждый раз, когда она случайно оступается, падая ему на грудь или сильнее цепляясь за руку, совершенно не случаен.

Эдвард им даже завидовал. Спарксы закрывали глаза на всё, что делал Джонатан, считая, что тот нагуляется и образумится. Против Эдварда же, казалось, был настроен весь мир. Он не знал, что бы сказала его мать, но вот мадам Фрешер… Она не позволяла дочери оставаться одной и провожала ту взглядом каждый раз, когда Шерон приглашали танцевать или на прогулку. Им с Эдвардом всё время приходилось находиться в компании Джонатана с Эмили, — последняя именовала их прогулки «двойным свиданием» и раздражающе радостно хлопала в ладоши, — чтобы мадам Фрешер ничего не заподозрила. Но даже тогда, когда разрешение, казалось бы, было получено, от неё нельзя было избавиться. Каким-то неведомым образом она постоянно оказывалась рядом, а если рядом её не было, то через зал или через парк Эдвард мог видеть её лицо, обращённое в их с Шерон сторону. Каждый раз это выводило из себя и ограничивало так, что он мечтал вернуться в самый первый день, когда мадам Фрешер то ли устала, то ли была слишком занята, чтобы следить за прогулками дочери.

Самым большим подарком на Восхождение была бы возможность хоть на какое-то время остаться с Шерон наедине. У них оставался всего один день… Одна ночь.

* * *

Столпы искр взмывали в по-вечернему светлое небо, где подобно солнцу сияла Новая Звезда, затмевающая собой все остальные. Самая светлая ночь была символом смены года, после которой звезда медленно пропадала с небосклона, оставляя чёрную беззвёздную, безлунную материю. Самая тёмная ночь — конец Восхождения, конец праздников.

Но пока зимние гулянья продолжались, и приглашённые высыпали из бального зала на улицу и смотрели яркое представление. Вспышки салютов взметались в небо, взрывались и под свист и смех пылью оседали на землю. Огненные змеи крутились в воздухе, изгибались, переплетались, создавая причудливые фигуры животных: от птиц до драконов.

— Это феникс? — спросила Шерон, удивлённо глядя на только сформировавшуюся картинку.

— Наверно. — Эдвард не успел рассмотреть — змеи уже разлетелись.

Они стояли на площадке, облокотившись на перила и смотрели в небо. Из открытых дверей бального зала всё ещё играла музыка. Её заглушал гром разлетающихся кольцами салютов, но Эдвард всё равно услышал необычайно нежную, тянущуюся, обволакивающую мелодию. Она была почти осязаема: вибрирующая под пальцами, гладкая, как мрамор, и такая же необычно тёплая, если прикасаться к ней достаточно долго. И она пахла цветами…

Эдвард вздрогнул и повернулся к Шерон. Это не музыка пахла, это аромат духов чудом пробился к нему сквозь морозную свежесть, смешавшуюся с запахом горячей волшебной пыли. Эдвард взял Шерон за руку, наклонился к её уху и прошептал:

— У меня есть идея. Не то чтобы я хвастался, но я знаю, как отсюда выйти в холл, минуя бальный зал.

Она захлопала глазами, а потом её брови взлетели, рот округлился. Она сильнее сжала ладонь Эдварда и кивнула.

Вскоре гости начали возвращаться в зал, и, выждав момент, потерявшись меж ярких пар, оборок и цветов, они исчезли, осторожно ускользнули, никем не замеченные. Они пробежали по идущей вдоль замковой стены площадке и завернули за угол. Там, у высокого окна, Эдвард сделал пару пасов, и створки с лёгким скрипом послушно открылись. Он подсадил Шерон на подоконник, и вскоре они оба оказались в длинном пустом коридоре. Сквозь незашторенные окна лился свет Новой Звезды. Но полюбоваться лунными дорожками на паласе Эдвард не дал: схватил Шерон за руку и, оглядываясь в сторону зала, поманил за собой. Они проскользнули к самой дальней узкой лестнице, поднялись по ней и неожиданно синхронно рассмеялись. Они наконец расслабились, не чувствуя обращённого на них цепкого взгляда. Если их отсутствие и заметили, они были достаточно далеко, чтобы не волноваться об этом.

Когда они преодолели площадку второго этажа и продолжили подниматься к третьему, улыбка Шерон стала шире, её глаза блеснули лукаво и с предвкушением.

В большом холле, меж расходящимися коридорами, заставленном цветами, где шторы также были открыты и звёздный свет наполнял помещение волшебной таинственностью, Эдвард прижал Шерон к себе и поцеловал. Его руки легли ей на талию, её — обвили его шею. И какое-то время они не двигались — наслаждались. Они цеплялись за мгновение, поддавались чувствам. В разгар бала их не стали бы искать. Они были предоставлены сами себе, и только они теперь решали, как потратить украденное время.

* * *

Шерон застыла на пороге комнаты, и душа ушла в пятки. Мадам Фрешер сидела на кровати, скрестив руки на груди, и строго глядела на вошедшую дочь. Было не больше шести утра, Шер рассчитывала