— Это не понадобится, Владыка. И языки, которые ты успел изучить, тебе не понадобятся, так что не старайся воскресить в своей памяти как можно больше чужих слов. — Успокоил меня Джинн. — Собственно говоря, человеческих языков больше нет.

Они иссякли, как солнечный свет.

— Но мы же как-то говорим! — Растерянно возразил я.

— Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. — Кивнул он. — Вернее, тебе кажется, что я говорю на твоем родном языке, в то время, как мои уста вообще сомкнуты. А мне кажется, что я просто читаю в твоем сердце, когда я вижу, как движутся твои губы… Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, хотя вряд ли ты удосужился употребить в беседе хоть одно арабское слово. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Я понятно изъясняюсь?

— Честно? Боюсь, что я так ничего и не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! Ладно, если так, пойду погляжу на свое грозное воинство. Составишь мне компанию? — Весело спросил я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. — А то вдруг они начнут хулиганить, эти мои покойнички… — Я легкомысленно хихикнул. Мое самочувствие как-то незаметно пришло в норму и настроение, соответственно, тоже. Даже мысль о сладострастном бездельнике Мухаммеде, снова засевшем в ванной с дежурной бригадой гурий, теперь вызывала у меня не раздражение, а только снисходительную улыбку, как и положено. Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то, я не любитель толкать речь перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная…

Впрочем, мне не пришлось «толкать речь». Когда я увидел неподвижное человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился.

Остановился на самом краю сада, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Там, за невидимой оградой, было чертовски холодно, какие уж раскаленные пески! Я пытался вглядеться в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоявших поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели жутковатые, абсолютно пустые глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула — дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось — только увидеть меня, убедиться, что их одинокие блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось — или, по крайней мере, начало случаться… Теперь лица, которые я мог видеть, внезапно ожили. Через несколько секунд я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь лица счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом — вполне живые. Они начали рассматривать друг друга, переговариваться, кажется кто-то знакомился со своими случайными соседями. В пустыне стало совсем светло — странно, ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе, а теперь сумерки закончились, хотя никакого солнца на небе по-прежнему не было. Мое сердце сжалось от какого-то тревожного чувства, а через секунду я понял, что нам нельзя здесь больше оставаться.

Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, мое войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление было подобно смерти. Я обернулся к Джинну.

— Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своих гурий и вылезает из ванной.

Райский период его жизни закончился, полагаю, что навсегда… И приведи Синдбада.

Пора ехать.

— Удачи тебе, Владыка. — Серьезно сказал Джинн.

— Спасибо, — улыбнулся я, — она мне пригодится.

Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной и с любопытством рассматривал наших волонтеров.

— Я никогда не видел столько людей вместе. — Наконец сказал он. — У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!

— Это только начало. — Вздохнул я. — Думаю, с каждым днем они будут прибывать…

Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в какой цифре выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?

Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка — этих самых миллиардов было до фига и больше…

Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует передвигаться на своих двоих. Рядом с Мухаммедом уже топтался большой белоснежный дромадер — точная копия моего Синдбада.

— Они близнецы? — Улыбнулся я.

— Не совсем. — Усмехнулся Джинн. — Этот верблюд — девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Я подумал, что возможно Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.

— У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? — Фыркнул я. — Какая прелесть!

Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии… А если Синдбад решит, что она — не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка — что может быть печальнее?! Я сейчас заплачу!

Джинн снисходительно пожал призрачными плечами — дескать, смейся, парень, но из нас двоих кое-кто знает, как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и неторопливо опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.

— Мы отправляемся в путь. — Сказал я, обращаясь к окружавшим меня незнакомцам. — Следуйте за мной, ребята.

Я говорил совсем тихо, но почувствовал, что меня услышали все мои новобранцы до единого, а не только те, кто стоял рядом. Толпа расступилась, пропуская меня. Я ехал, не оглядываясь. Да и на кой мне было оглядываться, я и так знал, как обстоят дела за моей спиной. Верблюдица Мухаммеда дышала мне в затылок, Джинн тоже был где-то рядом, наше уютное пристанище уже наверняка благополучно кануло в небытие, а мое войско, разумеется, следовало за мной, оставляя бесчисленные следы на сверкающей плоскости заснеженной пустыни — что им еще оставалось?! Впрочем, это все равно не имело значения: мне наконец-то удалось окунуться в теплые воды абсолютного пофигизма — состояние души для бедняги Макса совершенно недостижимое. Я просто ехал куда-то в темноту, снова залившую все обозримое пространство, ничем не отличавшуюся от беспокойной мельтешащей темноты под моими прикрытыми веками, и мне было абсолютно все равно: совершать это путешествие в одиночестве, или в сомнительной компании нескольких тысяч, миллионов, или даже миллиардов мертвецов — тех, кого называл «мертвецами» мой таинственный работодатель по имени Аллах… По крайней мере, от ребят не пахло тленом, за что я был глубоко благодарен этой душке, своей судьбе. Чем меня действительно легко доконать — так это дрянными запахами…