Она только хихикнула:

— Да кто ж тебя знает? Вдруг слишком нежный окажешься? А я на глаз травки-то накидал… Но ты о другом подумай: морда-то все равно важнее, чем изгаженные кусты. Чего тебе терять?

Лакр сердито засопел:

— Не хочу я такую гадость в рот брать.

— А я разве сказал, что ее надо пить?

— А разве нет?

— Гм, — хитро прищурилась Белка, снимая котелок с огня. — Вообще-то ее надо на морду намазывать… ну, и туда, где покусали. Даже на… э-э-э… Ну вы поняли.

Терг только сплюнул: вот гаденыш!

— А что? Я ж спросил только для того, чтобы знать, куда вам еще это зелье намазывать, кроме морд, рук и шеи. Признаться, мне бы не хотелось через пару часов обнаружить, что кто-то из вас, неразумных братцев, вдруг не сможет нормально сидеть в седле.

Белка оттащила котелок поближе к ручью, который пробивался из-под земли немного левее, поставила горячее донышко прямо в воду. Слегка поморщилась от рванувшего из-под котелка густого облака пара. Сделала вид, что не заметила ворчания спутников, после чего бодро зачерпнула полную пригоршню ила со дна и звучно плюхнула в отвар.

— Это еще зачем? — скривился Терг.

— Ну, во-первых, чтоб остыло, — невозмутимо зачерпнула новую горсть Белка. — Во-вторых, чтоб получше легло. В-третьих, чтобы эффект от травки усилить… Боишься, что ль? Такой большой, а от такого маленького комочка грязи норовишь сбежать?

— Просто не люблю лишний раз пачкаться.

— Мыться, судя по всему, — тоже.

— Белик! Еще одно слово, и…

— И я выливаю это в воду, — закивала она, старательно размешивая палкой зеленовато-коричневую жижу. — Потом чищу котелок, умываю руки и спокойно жду, пока у вас окончательно заплывут глаза. А как только вы перестанете белый свет различать, вот тогда и похохочем… вместе. Если, конечно, у вас к тому времени еще будет открываться рот.

— Хватит, — сухо оборвал ее Стрегон. — Если можешь помочь, давай. Если нет, то перестань воду мутить.

— Хм. Выходит, ты у нас самый смелый?

— Нет. Самый смелый у нас Лакр, так что ему и пробовать.

— Стрегон, ты в своем уме?! — громко ахнул ланниец. — А если этот паршивец что-нибудь не то наварил?!

Белка злорадно хихикнула и с готовностью вытащила котелок на землю.

— Ничего, рыжий. Если что не так, они за тебя отомстят. Так что хватит вопить, садись сюда и подставляй морду, пока не выдохлось.

Лакр, ворча, бурча и ругаясь на побратимов, что стоят в стороне и в ус не дуют, с обреченным вздохом уселся там, где стоял.

Ну все. Пусть только сделает какую-нибудь гадость, пусть только… Больше терпеть он не станет. Вот как есть — в морду даст. И будет пинать до тех пор, пока хватит сил, а их у него очень много.

— Куда? — неожиданно посерьезнела Белка. — К сосне давай, в тенек, а то грязь раньше времени высохнет. Я вам вторую порцию варить не собираюсь — долго, воняет сильно, да и травок нужных у меня больше нет.

Ланниец с мученическим вздохом встал и послушно устроился под могучей кроной столетней сосны. Тень тут действительно была густой, под ней оказалось гораздо прохладней, опираться на ствол тоже было удобно, но он по опыту знал, что под корой может затаиться такая прорва всяких насекомых, что потом замучаешься из-за шиворота доставать.

— Так. Теперь глаза закрой и сиди тихо, пока не закончу. Трава почти остыла, но я не хочу, чтоб ты заорал от боли или принялся руками размахивать, как ветряная мельница. Испортишь маску — останешься таким, как есть. Понял?

— Давай уж, не тяни, лекарь, — процедил ланниец, прикрывая зудящие веки.

Белка только хмыкнула. Затем присела на корточки, подвинула котелок и, щедрой пригоршней набрав получившуюся кашицу, принялась накладывать ее на покрасневшую кожу. Прямо так, не снимая перчаток.

От первого прикосновения Лакр дернулся, потому что было действительно больно, но все же усидел на месте. Лишь сжал зубы покрепче, стиснул пальцами толстый корень, выбравшийся из-под земли, зажмурился и приготовился терпеливо сносить это издевательство.

— Молодец, — рассеянно похвалила его Белка. — Хвалю, мой стойкий краснорожий солдатик. Сейчас веки намажу, так что не открывай, а то глаза разъест.

Ланниец молча позволил и это. Дышал ровно, размеренно, чтобы хоть как-то отвлечься. Приготовился даже к тому, что сейчас защиплет еще больше, однако, как ни странно, зуд не только не усилился, но и начал постепенно утихать.

Лакр немного выждал, озадаченно прислушиваясь к себе, а потом расслабил сведенные плечи.

— Надо же…

— Сиди не дергайся, — сурово оборвала его Белка. — Глаза не открывай, заткнись и давай сюда руки! Да по одной, а не сразу обе! И не лапай меня, болван! Я тебе не девица на свидании — сюда давай, окунай прямо в котел!

— Да я ж его не вижу!

— Вот недотепа! — Она нетерпеливо дернула его за рукава, а затем взялась за дело сама: решительно макнула по очереди распухшие руки, аккуратно отряхнула, чтобы не разбрызгать понапрасну драгоценную жижу, потом так же аккуратно уложила широкие, похожие на лопаты ладони обратно на траву. После чего зачерпнула еще одну пригоршню и, расстегнув пошире ворот сорочки, принялась втирать драгоценное снадобье в распухшую шею ланнийца.

— Ну и как? — спросил побратима Торос, настороженно следя за процессом лечения.

— Как ни странно, лучше, — хмыкнул Лакр, испустив блаженный вздох. — Хоть чесаться перестало.

— Ну… тогда я следующий. — Суровый южанин еще раз покосился на обмазанное илистой дрянью лицо друга, превратившееся в страшноватую маску бога смерти. Проследил за руками Белки, как раз закончившей с чужой шеей, и, больше не колеблясь, уселся рядом. — Давай, мажь.

— Ишь какой, — удивилась она. — Помнится, совсем недавно кто-то мне ни на грош не верил? Даже удавить обещал за вредность!

— Успеется, — выжидательно замер наемник, с готовностью подставляя лицо.

— Что? Считаешь, риск — благородное дело?

— Нет. Я все-таки надеюсь на твое благоразумие и большое доброе сердце.

Белка негромко фыркнула:

— Ладно, садись ближе, а то мне неудобно. И лицо подними… еще выше! А ворот сам расстегивай: у меня руки грязные… угу, вот так. Хватит.

Торос ненадолго застыл, терпеливо снося чужие прикосновения. Через некоторое время понял, что Лакр был прав, потому что ему действительно полегчало, и с наслаждением зажмурился.

— Следующий, — невозмутимо отстранилась Белка, закончив со вторым добровольцем.

Всего через полчаса на небольшом пригорке образовался ровный полукруг из сидящих и полулежащих мужчин с наполовину расстегнутыми сорочками, мокрыми воротниками, щедро обляпанными штанами, беспощадно перепачканными пальцами и совершенно счастливыми лицами, которых, к сожалению, было не видно за жутковатыми разводами. Как глиняные куклы, они послушно замерли там, где их посадили, наслаждаясь ощущением покоя и блаженного тепла на измученных веках. Тихие, молчаливые, по-настоящему расслабленные, но немного сонные, потому что странная смесь и витающий вокруг незнакомый сладковатый аромат удивительным образом настраивали на мирный лад. И даже ехидные смешки оттирающего руки пацана не были способны заставить их вынырнуть из этой приятной дремы.