более же… когда и стоило же мне взглянуть на него-нее еще раз, поравнявшись же почти при этом и с ними же самими, как судьбоносно-кармический механизм сдетонировал и… мать, откинув ее от себя, бросилась через кусты на проезжую часть! На моих же… глазах. Да и что уж там — на глазах у своих же все мужа и сына! Это. Был. Шок! И да, конечно, не впервые и такое, как и такой, но… Впервые — я и буквально же не знала, что мне с этим всем, как и с ними же самими, делать… А и точнее, что не делать: ведь ничего менять нельзя — в любом случае. А тут еще ведь — и не получится: все ведь уже случилось. Все уже произошло… Но а как не делать и так же просто стоять при этом и… в принципе? Понял, да? Взрыв мозга! А там — и сердца. Хотела же тут же: то ли броситься за ней, то ли подстраховать отца и перекрыть дорогу Владу, чтобы он не бросился следом, а то ли и все вместе, но… Но и знаешь что — она благополучно пересекла ее, проезжую часть и… и это же еще при условии, что движение по ней и на тот же еще момент времени уже было, кроме и параллельного же пешкодрала обычного людского и не хода, да и явно же еще и понасыщенней, чем и во времена такого же, уже прямо-таки и ходящего сам, как и на своих же все таких же двоих, Александра… и все обошлось! Да. Перебежала-перешла… и пошла себе дальше — параллельно же и все еще мне, но и только уже в моем же направлении. Вперед, как говорится, и, возможно же лишь только еще, с песней… Но и что было мне уже совсем ненужно и неважно. Как и тебе! А важно же и нужно было знать и понимать, что даже и не обернувшись ни разу на своих двоих! Ну а что же до них… так и оставшихся у широкой переправы на левом берегу… а и точнее до него… отец, подобрав сумку своей свободной левой рукой, найдя таки ей и хоть какое-то уже более-менее нормальное применение, и сжав покрепче левую руку сына правой же, теперь еще и ее обратив в ненормальный кулак, почти так же просто, а там же и в какой-то степени даже еще и легко пошел себе дальше. Так и не увидев, как и та же вновь, в свою же очередь, достигнув какой-то и определенной, своей точки, будто и мяч, подброшенный ввысь, но уже и именно перешла дорожное полотно и, уже обогнув-обогнав меня, пошла по левому же берегу дальше-вперед. Опять же, ни разу не обернувшись: все так же спокойно и… легко. Ноль внимания, фунт презрения. Будто бы муж и сын — вообще не были и не есть ее: ни забота, ни проблема… Никто. Ничто!

И ведь ладно бы… Нет! Не так… Черт! Ты же меня камнями забьешь за это… Но и я же ведь до конца не выгораживаю… Как и не выбеляю! Я же все, как и ты — третья сторона, и смотрю с нее же… Но! Я бы даже скорее поняла — его в этом и при этом же: на ее же все месте. Не приняла! И да, будучи так же все на своем — без матери и с отцом. Но и куда меньший же процент — отцы не так, как и часто привязываются к своим детям! И дело не в беременности, как и родах — в фактах. Для матери ребенок здесь, в семье — как первый и последний. Каждый! Для отца же — как не последний здесь, но и не первый где-то там. Ведь и не больше, чем потомство. Но и да, не меньше, чем наследие. Хоть что-то радует, да? Пре-ем-ни-чес-тво. И как мы до такого докатились, свалившись таки с кровати впервые, а не с дерева во сне! Начав еще с ссориться, наверное, и скандалить, бы-то-вить, на глазах у детей? У того же все и малыша Влада… Про дым без огня — не забывай! Который, да, уже не ручной… Но и не метр же еще с кепкой! Пешком под стол? Конечно! Под тот же все и стол, где он будет жить-казаться и существовать-быть одновременно и до конца, даже и не имея его затем над собой: не желая оставаться один, но и чтобы они, будучи вместе, ругались. Так еще и лишь потом только познав и поняв, а там же уже и приняв, что от перемены мест слагаемых — сумма всегда остается: и не только же потому, что все приходят и уходят одни, а потому, что порой лучше именно вычесть или разделить, чем и тем более приумножить, приложив проблем лишь только и еще же больше с «А если бы?..», где бы он ее догнал и остановил, они бы нормально поговорили и оба бы остались, сменив просто один пластырь на другой на время. Не граблями, так и ножками стола, как не говорится! Но как есть и… не только его ножки — на не склейку, а и именно замену: пластырь — дрянь, а остальные — еще хуже.

Да-да, суть всей пьесы оказалась комична и трагична одновременно, трагикомична… да и масштаб самой трагикомедии же, как и ответа на сто один далматинец вопрос его и не «Почему?», словно бы и здесь же не отставая ни на шаг, был до боли прост и так же все ироничен… обычен, статичен и… вновь статистичен — у отца на стороне была интрижка! Да и не просто интрижка, а полноценная… вторая семья. И да, с ребенком! Под копирку? Почти… Чего не хватало? Грехов, пороков… Мук… Души! Но и лучше же все будет спросить — кого. Да и если по итогу же, как и сказал затем уже и сам Влад, они были и так же все почти идентичны: начиная внешним видом и просто видом… проходя через сферу деятельности, где и обе же женщины, и тут уже довольно иронично именно для меня, были учителями младших и средних классов, на повышение и вырост, так сказать, но и скорее же именно понижение, снижение и… вовсе же упадок, и не физический, так моральный, как и падение же… и заканчивая дочерью! Да… Девочкой