начать экстренную программу по доведению информации об атомной войне до японского народа. Эта инициатива, вероятно, поступила от Джорджа Маршалла, который был удивлен и потрясен, что японцы не стали немедленно просить мира. «Мы не учли, – говорил он значительно позднее, – что разрушение было настолько полным, что точная информация о случившемся могла добраться до Токио только через заметное время. Уничтожение Хиросимы было настолько полным, что никакой связи там не было, я думаю, в течение суток, а может быть, и дольше»[2997].

И флот, и авиация предоставили своих сотрудников и оборудование, в том числе радиостанцию «Сайпан» и типографию, которая использовалась до этого для выпуска газеты на японском языке, еженедельно разбрасывавшейся над Империей с В-29. Рабочая группа, собравшаяся 7 августа на Марианских островах, решила попытаться распространить 6 миллионов листовок по 47 японским городам с населением более 100 000 человек. Составление листовки заняло у группы всю ночь. В исторической памятной записке, подготовленной для Гровса в 1946 году, отмечается, что на полуночном совещании с командирами ВВС рабочая группа обнаружила «некоторые сомнения относительно полетов одиночных В-29 над Империей, связанные с тем, что в результате тотального разрушения Хиросимы одним самолетом можно ожидать усиления неприятельского противодействия одиночным полетам»[2998].

Проект текста листовки был готов к утру, и на рассвете его отправили с Сайпана на Тиниан, на утверждение Фарреллу. Заместитель Гровса отредактировал его и приказал передать окончательный вариант на радио «Сайпан» по межостровному телефону, для трансляции на Японию каждые пятнадцать минут. Трансляции, вероятно, начались в тот же день. В тексте говорилось, что атомная бомба «эквивалентна по взрывчатой силе тому, что 2000 наших гигантских В-29 могут поднять в одном вылете», скептикам предлагалось «узнать, что произошло в Хиросиме», а от японского народа требовали «подать императору прошение об окончании войны». «В противном случае, – угрожал текст, – мы полны решимости применить эту бомбу и другие мощные виды оружия для того, чтобы быстро завершить войну с помощью силы»[2999][3000]. Печать нескольких миллионов экземпляров листовки заняла некоторое время, а их отсылка задержалась еще на несколько часов из-за местной нехватки агитационных бомб Т-3. Неразбериха была такой, что Нагасаки получил свою порцию предупреждающих листовок только 10 августа[3001].

На Тиниане, в корпусе с кондиционированием воздуха, построенном специально для этой цели, продолжалась сборка «Толстяка» – устройства F31. Это был второй «Толстяк» с настоящей взрывчаткой, собранный работавшей на Тиниане бригадой; первый, устройство F33 со взрывчаткой более низкого качества и неядерным сердечником, был готов к пробному бомбометанию еще 5 августа. Однако сбросили его только 8-го числа, потому что основные экипажи 509-й авиагруппы были заняты – сначала доставкой «Малыша», потом отчетом о выполнении задания. «Толстяка» F31, пишет Норман Рамзей:

…сначала предполагалось сбросить 11 августа по местному времени… Однако к 7 августа стало ясно, что эту дату можно перенести на 10-е. Когда Парсонс и Рамзей предложили такое изменение Тиббетсу, он выразил сожаление, что график нельзя сократить не на день, а на два, так как на 9 августа метеорологи предсказывали хорошую погоду, а на следующие пять суток – ее ухудшение. В конце концов договорились, что [мы] попытаемся подготовиться к 9 августа при условии, что все заинтересованные стороны сознают, что сокращение срока на двое полных суток придает вероятности выполнения столь напряженного графика значительную неопределенность[3002].

Один из сборщиков «Толстяка», молодой флотский мичман Бернард Дж. О’Киф, вспоминает, какая напряженная рабочая атмосфера царила на Марианских островах в это время, когда война все еще оставалась насущной угрозой:

После успеха хиросимской бомбы срочность подготовки гораздо более сложного имплозивного устройства стала и вовсе невыносимой. Мы сократили график еще на сутки и назначили готовность на 10 августа. Всем казалось, что чем скорее мы сможем провести еще один вылет, тем с большей вероятностью японцы решат, что у нас большой запас таких устройств, и тем скорее сдадутся. Мы были уверены, что каждый сэкономленный день приближает на один день окончание войны. Мы жили на этом острове, где каждый вечер вылетали самолеты и люди гибли не только в сбитых В-29, но и в морских боях по всему Тихому океану, и знали, как важен может быть один день; кроме того, на нас сильно повлияло уничтожение «Индианаполиса».

Несмотря на такую срочность, добавляет О’Киф, дата 9 августа была воспринята с меньшим энтузиазмом; «смертельно усталые научные сотрудники посовещались и предупредили Парсонса, что сокращение графика на целых двое суток не позволит нам завершить несколько важных проверочных процедур, но приказ есть приказ»[3003].

Этот молодой уроженец Провиденса, штат Род-Айленд, был в 1939 году студентом Университета Джорджа Вашингтона и присутствовал там на конференции 25 января, на которой Нильс Бор объявил об открытии деления. Теперь, оказавшись на Тиниане более шести лет спустя, ночью 7 августа О’Киф должен был проверить «Толстяка» в последний раз, прежде чем его рабочие части будут заключены в бронированную оболочку, в которой они будут недоступны. В частности, ему нужно было соединить детонационный модуль, установленный на передней части имплозивной сферы, с четырьмя радиолокационными модулями, находившимися на хвосте. Для этого он должен был подсоединить кабель, уже проложенный вокруг сферы внутри ее дюралюминиевого корпуса: снять кабель, не разбирая корпуса, было невозможно.

В полночь, когда я вернулся, остальные члены моей группы уже ушли спать; в сборочной комнате остались для выполнения последнего подсоединения только я и один армейский техник…

Я выполнил последнюю проверку и взялся за кабель, чтобы вставить его в детонационный модуль. Он туда не входил!

«Наверное, я что-то делаю неправильно, – подумал я. – Не спеши; ты устал и плохо соображаешь».

Я посмотрел еще раз. К своему ужасу, я увидел, что на детонационном модуле стоит гнездовой разъем и на кабеле тоже стоит гнездовой разъем. Я обошел вокруг бомбы и посмотрел на радары и другой конец кабеля. Два штекерных разъема… Я проверил еще и еще раз. Я попросил проверить техника; он увидел то же самое. Я похолодел от ужаса и вспотел, несмотря на кондиционер, работавший в комнате.

Было совершенно очевидно, что́ произошло. Все так торопились, чтобы не упустить хорошую погоду, что кто-то допустил оплошность и установил кабель задом наперед[3004].

Чтобы вынуть кабель и перевернуть его, нужно было частично разобрать имплозивную сферу. Ее сборка заняла бо́льшую часть дня. Период хорошей погоды, за которым следовали пять дней неблагоприятных метеоусловий, так беспокоивших Пола Тиббетса, был бы упущен. Задержка применения второй атомной бомбы могла