Нади была определена причиной, по которой было решено «свистать всех наверх». Ни одно торжество, ни один праздник не обходились без присутствия вдовы с детьми. Семью это заменить не помогло, но придало понимание своей неодинокости, даже нужности и здесь надо понимать, чего это стоит тем, кто изо всех сил пытается помочь…

* * *

19 января, около 16.00 часов на телефонный номер, зарегистрированный за квартирой Чеснокова Юрия Борисовича – величайшего из спортсменов прошедшей эпохи, раздался звонок. Трубку подняла супруга Галина, звонил старый знакомый хозяина – генерал Жанн Федорович Зинченко. Два дня он молчал, хотя должен был бы позвонить именно Наде в первый день, сразу, как узнал о гибели ее мужа, поддержать, как близкий человек к семье Чесноковых, да и не посторонний для семьи Хлебниковых, работающий к тому же в одной связке с Тимуром Илларионовичем. Странной была задержка, но еще более странной и сам разговор. Начало его не столько для нас интересно, сколько продолжение (этот номер прослушивался, существует запись на аудионосителе):

– …

– …Галочка, ты что, тоже меня обвиняешь?! (значит, обвиняли еще кто-то)

– В чем?

– В том, что я втянул его (Тимура) в это дело…

– В какое дело! Я не знаю…

– Я не позвонил раньше, так… так как… два дня провел в прокуратуре (и пяти минут не нашлось!). Мы разрабатывали версии. (Разумеется, это ложь). Не разборчиво… Пьет? Галочка, а может быть, тут замешана женщина? (с чьей-то подачи, исходящей от человека, очень близкого к семье Хлебниковых, в эти дни начала, в том числе и в печати, муссироваться версия «заказа» убийства Тимура его женой!).

– Да, и ревнивый мужик расстрел Тимура у подъезда. Жанн, ты же знаешь, что он любил Наденьку до сумасшествия!..

– А деньги у него не вымогали?

– На работе?.. – Это уже с издевкой, поскольку мама Надежды Юрьевны прекрасно понимала наигранность этого спектакля.

– Нет, на работе у них денег нет, я знаю. Может дома?

– А дома-то у них никогда денег не было. Надьке сейчас нечем ни за похороны, ни за детскую поликлинику заплатить.

– Галочка, мы дадим ей сколько денег, сколько нужно, я вам привезу. (Вот воистину нет чести у человека – до сих пор везут!).

– А зачем нам? Звони жене, вези ей! (Что разумно и понятно).

– Нет, я хочу встретиться и поговорить с Юрой. (То есть без этой встречи не повезет и ничего не даст – странная зависимость!)

– Не надо… Звони Наде…

– Я не могу. Я сейчас очень занят. Должен прилететь очень важный человек – я обеспечиваю ему охрану… Автоматчиков… Охраняемый особняк… Вот если с ним что-нибудь случится, она вообще ничего не получит. (Это речь о Марке Волошине, с которым, по всей видимости, все же что-то случилось, поскольку вдова ничего и не получила! Да и странно: к Юре с деньгами есть время заехать, а к его дочери – нет…).

– А что с ним может случиться?

– А мы не знаем, кто из нас будет следующим. А у Нади сейчас все уляжется. Она молодая женщина. Я лично заберу ее с детьми жить в Германию. (Охотно верим… Наверное этот генерал сосед такому преданному России и народу Её, как и единственный президент СССР Горбачев, что так точно выполняет обещания!).

– Жанн, по всем вопросам звони ей.

– Ну, может быть, я встречусь с Юрой, деньги подвезу? Я хочу с ним поговорить…

– Ему с тобой незачем встречаться!..

Кроме распечатки этого разговора в материалах дела, он сохранился записанным дословно на страницах «Черного дневника» – Надежда Юрьевна переписала разговор из материалов дела в один из приезд в прокуратуру…

Думается, что толкования на эти строки излишни, пояснения ждут своего времени, и прежде всего объяснений ожидает сама Надежда Юрьевна. Мама ее упокоилась несколько месяцев назад – Царствие ей Небесное! Жанн же Федорович навряд ли сможет перебороть себя, представ с поникшей виноватой головой, принося свои извинения. Да! Он русский офицер, и да – как он заявит скоро Пылеву, – на предательство не способен, во что мы охотно верим, так же как и в то, что только что прочитанное не что иное как ошибка, по какой-то причине совершенная и забытая. Я, как тоже русский офицер, смею напомнить о ней, ибо считаю, что исправленная таковой уже не считается. Все в Ваших руках, господин генерал! Либо о нас с Вами будут помнить как о бывших военных, окончивших свою карьеру на службе у криминала, либо… – я свой выбор сделал, он очевиден в этих строках…

* * *

Примерно 19 января я вернулся из Киева, не достигнув цели. «Цель» на этот период находилась вне моей досягаемости. Только 22 января, то есть на следующий день, после состоявшихся похорон Тимура, Григорий Гусятинский вернется с острова Тенериф Канарского архипелага, что мне станет известно на следующий день.

Добравшись на скором поезде до Москвы с купленным в столице Украины огромным синтезатором, в котором возвратился в столицу разобранный карабин, я отдохнув несколько часов, позвонил Андрею Пылеву, пологая получить от него хоть какую-то информацию о своем шефе, ибо отступать от своих планов не собирался! В его голосе слышались нотки нервозности и неуверенности. Попросив перезвонить через несколько минут, он позвонил сам, приглашая приехать к нему домой вечером, дружелюбно добавив: «Поболтаем, чайку попьем», что чуть не обернулось для меня последними минутами моей жизни.

Я подробно описал произошедшее в этот вечер в своих воспоминаниях «Ликвидатор», что стало поворотным моментом, причем не только в моем существовании. Отмечу лишь – смыслы этой встречи для братьев Пылевых и для меня разнились, но по прощании имели один – смерть Гриши. Первое, что было сделано Олегом Пылевым, через запугивание и проверки – выяснение причины моей поездки в Киев. Поняв, зачем я совершил это путешествие, оба обрадовались, поскольку видели в устранении Гусятинского для себя единственный выход для спасения своих жизней. Общение вытекло в другое русло – спокойное, миролюбивое в отношении меня, обещающее много в перспективах. Последнее меня не очень интересовало в союзе совместном с Пылевыми, поэтому, получив уверения в помощи в виде информации, я откланялся, радуясь, что остался жив, здоров и не лишившимся надежды на предполагаемое освобождение от оков…

Точный день отъезда назначен не был, ориентировочно 23 января. В помощь мне, а скорее, присмотра ради, был определен Сергей Елизаров, единокровный брат обоих, впрочем, весьма достойный человек, занимавшийся в основном вопросами быта старших родственников.

В разговоре была затронута тема «МАРВОЛА» и перспективы, открывшиеся теперь перед «профсоюзом», правда, никакой конкретики, только общие фразы. А ведь