тело изо всех сил старалось сжаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Он выглядел так жалко, что Чу Ваньнин невольно припомнил услышанный им недавно разговор двух старейшин…

— Этот Ши Мэй милый и смышленый, вот только нет в нем ни капли природного таланта, какая жалость.

— Он действительно совершенно не подходит для совершенствования. Эх, о чем только думал наш уважаемый глава, принимая его в ученики? Что с ним делать, если у него нет нормального духовного корня для совершенствования? Если из жалости, то лучше пристроил бы его в Зал Мэнпо на мытье овощей и готовку.

— Однако он вроде как проявляет интерес к учению целителей. Таньлан, ты не думал о том, чтобы принять его?

Старейшина Таньлан с ленцой ответил:

— Слишком мягкий характер. Не нравится. Не возьму.

Зонтик чуть наклонился. Словно рассыпанный жемчуг, капли дождя бились о промасленную бумагу.

Нефритово-белые пальцы крепко сжимали рукоять зонта. Без всяких эмоций Чу Ваньнин сказал этому ребенку:

— Пойдем, уже слишком поздно. Я провожу тебя до дома.

Распустившийся под карнизом маленький белый полевой цветок задрожал на ветру. Ши Мэй на мгновение замер, а затем вежливо поклонился и спрятался под сенью бумажного зонта.

И они пошли сквозь косой дождь и ветер.

Глаза Ши Мэя налились кровью, все тело было похоже на до предела натянутую тетиву, которая вот-вот порвется. В бессильной ярости он закричал:

— Чу Ваньнин! Почему ты хочешь остановить меня?! Что толку останавливать меня, когда я уже достиг этой точки! Убиты все, кого следовало убить, осталось всего лишь тридцать жизней и все! Всего лишь тридцать человеческих жизней, и прекрасные костяные бабочки смогут жить дальше, а не канут в лету! Мы наконец сможем вернуться в родной мир демонов! Зачем ты делаешь это? Для чего тебе это?

Ударил гром, и подул сильный ветер. Ситуация резко изменилась, и теперь он был словно слепой дракон со сломанными когтями. Куда только делась тень той мягкости и нежности, что в прошлом всегда лежала на его лице?

— Если ты уничтожишь Тасянь-Цзюня, эти умершие не смогут вернуться к жизни. Даже если ты его уничтожишь, этот грешный мир уже не спасти, ты… ты…

— Я могу закрыть Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти, прежде чем обрушится Кара Небес. Этот мир и правда уже не спасти, однако другой еще можно сохранить.

— Мне нужно всего лишь еще тридцать жизней!

— Ни одна жизнь не должна снова пропасть, — Чу Ваньнин закрыл глаза, сияние в руке стало ослепительно ярким. — Тяньвэнь, Десять Тысяч Гробов!

Точно также, как тогда, когда Шэньнун сковал мертвые тела, после его приказа из-под земли послышался глухой гул.

Ладонь резко сжалась в кулак!

И в тот же миг на горе Хоу лежавший без сознания Тасянь-Цзюнь был крепко связан по рукам и ногам ивовой лозой.

Губы Ши Мэя побелели, зрачки сузились до размера булавочной головки:

— Почему ты… так безжалостен…

— …

— Мало тебе лишить нас последнего шанса на выживание. Хочешь убить собственного ученика… мне всего лишь… мне нужно всего лишь тридцать жизней…

В одном мире все усеяно трупами, второй, переживая бури и штормы, висел на волоске. После того как граница с Царством Демонов будет открыта, никто не знает, как все изменится. Испокон веков демоны были очень воинственной и кровожадной расой. Только благодаря измене Гоучэня и готовности Фуси вступить в смертельный бой до последней капли крови, их удалось изгнать из мира людей.

Чу Ваньнин прекрасно понимал, что это будет не тридцать жизней…

Но даже если это «всего лишь» тридцать человеческих жизней, кто из людей заслуживает смерти? Кем следует пожертвовать, чтобы проложить дорогу прекрасным костяным бабочкам?

Золотой свет в ладони Чу Ваньнина разгорался все ярче и, отражаясь в глазах Ши Мэя, казалось, медленно убивал его, выжигая его сердце и душу. В ярости он попытался прорваться наружу, но Чу Ваньнин преградил ему путь магическим барьером.

Он не мог уйти.

Без Тасянь-Цзюня Ши Мэй был словно мясник, лишившийся своего тесака. Теперь, когда у него остались лишь руки из плоти и крови… даже вместе с Му Яньли он не мог считаться достойным противником Чу Ваньнину.

От безысходности глаза Ши Мэя покраснели так, что казалось из них вот-вот брызнет кровь. Как он должен поступить? Что ему делать?! Что…

Внезапно он кое-что вспомнил. И эта мысль заставила его, подобно мяснику, столкнувшемуся с хищным зверем, трясущейся рукой потянуться к вещевому мешку, чтобы достать из него свое последнее оружие. Охваченный отчаянием, он собирался метнуть этот острый нож в того, кто был полон решимости разрушить план, которому он посвятил всю свою жизнь.

— Ладно, хорошо! Учитель, а ты и правда жесток. Да… приступай, сделай это.

— …

— Давай, сделай это.

Чу Ваньнин не понимал, почему его поведение вдруг так резко изменилось. Ши Мэй прикрыл лицо ладонью и, запрокинув голову, захохотал. Затем он вдруг резко опустил голову и, в упор уставившись в лицо Чу Ваньнина, четко проговаривая каждое слово, сказал:

— Просто сделай это, Учитель. Можешь разорвать его труп в клочья. В худшем случае, никто из нас двоих не выиграет, зато мы оба постыдно проиграем!

Му Яньли с болью во взгляде смотрела на его безумный вид.

— А-Нань… — тихо позвала она.

Но Ши Мэй уже не мог услышать ничего, что бы она там ни говорила. Сейчас, с безумием отчаявшегося человека на краю гибели, в смертельной схватке с диким зверем, он изготовился для самого последнего удара и, кровожадно оскалившись, свирепо прорычал:

— Убей его… давай, убей.

— …

Яд и кровь выплеснулись наружу, когда сквозь пальцы глядя на Чу Ваньнина помертвевшими черными глазами, четко выговаривая каждое слово, он сказал ему:

— Пусть вместе с его телом сгинет и та последняя частичка его души, что так безумно любила[299.2] тебя.

Глава 300. Пик Сышэн. Ваше сердце[300.1] подобно моему

Удар грома и вспышка молнии ворвались в распахнутые ворота зала, высветив прячущееся в тени лицо Ши Мэя.

В пролившемся на него слепящем свете только глаза оставались сумрачно-темными. Такими темными, что, казалось, даже небесное пламя бога огня Чжужуна не сможет зажечь их.

Выражение лица Чу Ваньнина едва заметно изменилось, однако он так ничего и не спросил. Что бы ни сказал сейчас Ши Мэй, он будет преследовать собственные цели, однако, даже несмотря на это, Чу Ваньнин