полках. Но созерцание всего этого убранства прервал детский смех.

— Что за чушь?! Так у тебя ничего не выйдет! — проговорил мальчишеский голос.

Искать долго не пришлось, и Феликс тут же увидел его обладателя. Темноволосый мальчуган, лет десяти, сидел на краю высокого стола, а рядом с ним, держа тарелку с дымящимся молоком, на корточках сидел тот самый лохматый великан. Мальчик же был почти полностью голый, если не считать рваного тряпья на поясе.

— Выйдет хорошо, уф! — голос великана был низким и тягучим, и говорил он так медленно, будто его вот-вот сморит глубокий сон. Казалось, что его слова были такими же громоздкими, как и сам гигант.

— Я же говорю, тупая ты башка, не выйдет у тебя ничего! Ты же сам уже сказал, что ничего не получается, так о чем разговор-то? С чего бы сейчас должно выйти? Сколько ты уже их потопил? Делай что хочешь, но камень есть камень, и он не может плыть по воде, сколько не пытайся. И хватит меня уже кормить с ложечки, я не маленький!

— Много ты говоришь, уф! Столько слов, нужно подумать! — медленно пробасил великан, и с каждым словом из его рта вырывался черный дым с искрами.

— Уже за тебя все давно подумали. — мальчуган скрестил руки на груди и принял самодовольную позу. — Дерево нужно, дерево!

Великан нахмурил кустистые брови, и отведя в сторону глаза, задумчиво почесал подбородок. Тут Феликс заметил, что зрачки у него тоже необычные, белые, словно у слепца, но при этом мерцающие в темноте как у кошки, от чего очень сильно походили на полную луну в ночном небе.

— Это… — проговорил ошарашенный Эскер, указав на мальчишку.

— Да, это я. — тихо пробормотал Арель, который тоже не сводил глаз с мальчика. — Я уже и не помню, сколько мне тогда лет было, ну, когда попал в этот мир. Отец умер еще до моего рождения, а дед все время рассказывал мне сказки, что, мол, где-то на берегах Эльвы можно найти проход в другие миры, которые полны сокровищ. Наверное, тогда я и решил найти их. — Арель печально отвел глаза. — Я не помню…

— Вас звали Рейнарель? — пораженно спросил Феликс, так как вспомнил про сказку, которую когда-то придумал сам. Или тогда ему это лишь показалось?

— Такое имя дала мне мать. — кивнул Арель. — Но моему отцу было трудно его запомнить, и еще труднее произносить, поэтому я сократил его. Но даже так отцу было трудно, поэтому он всегда называл меня Аэл.

— Отцу? — Зено недоуменно переглянулась с Анастерианом. — Вы же только что сказали, что ваш…

— Это мой отец. — Арель выпятил грудь и указал на серую спину великана. — Мунглах! Его я помню лучше, чем кого-либо еще. Он спас меня, хотя мог просто съесть. Великаны, знаете ли, не слишком дружелюбные ублюдки. Но Мунглах не только спас меня, но и многому обучил. Как ловить молнии, например.

— Этому разве можно обучиться? — все еще растерянно проговорила Зено. — Я всегда полагала, что это наследственный дар.

— Не важно. — резко отмахнулся от нее Арель. — Он меня спас, и я за это ему благодарен.

— И что дальше? — Гелиос перевел взгляд на великана. — Как ты выбрался из этого места? Это ведь не наш мир, так?

— Это и дураку понятно, что не наш. — Арель издал горький смешок. — Вам ведь ничего не известно про них, так? — он снова посмотрел на спину Мунглаха, который в этот момент подчерпнул маленькой ложечкой еще горячего молока, и поднес его ко рту упирающегося мальчишки. — Когда-то они были людьми. Великаны эти. Всей их истории мне сейчас не вспомнить, хотя отец не раз мне ее рассказывал, но знаю, что когда-то они вторглись в Святые Уделы… Как этот их там назвал? Риа? Вот туда. И попытались захватить луну.

— Наверное, вы имеете Первородный Камень Уа, о котором нам рассказал сейчас Рануил? — поправил его Феликс, переглянувшись с остальными.

— Вот-вот, его. — кивнул Арель. — Их, конечно, прогнали, а затем сослали в нижний мир, где не светит солнце, и где нет ничего кроме камня и воды, которую они очень не любят. Но перед тем, как это случилось, им удалось увидеть настоящую, чистую луну, этот самый Камень, и его отпечаток навсегда застыл в их глазах. Так они стали грезить луной, и стремиться покинуть свою тюрьму чтобы вновь увидеть ее.

Пока Арель говорил, видение переменилось, и образы Мунглаха с маленьким Арелем растаяли в тенях. Бледный свет теперь стал еще более тусклым. Феликс подумал, что теперь в воспоминаниях наступила ночь, и хотел было посмотреть на кусочек неба, который был виден из этого большого грота, чтобы узнать, как этот странный мир выглядит в темное время суток. Но когда он повернулся, то увидел перед собой еще одну темно-золотую скалу, которая была настолько высокой, что терялась в непроглядных тенях потолка. И только спустя пару секунд Феликс понял, что это была вовсе не скала, а нос исполинского каменного корабля, который был раза в три больше, чем громоздкие Палмадэи, которые Феликс видел в штабе Железных Масок.

— Прокляни меня морская горгулья, я и забыл насколько он был большой! — воскликнул взрослый Арель, с ухмылкой глядя на каменное сооружение.

— Это что… корабль?! — удивленно воскликнул Декстер. — Как он может стоять на воде?

Пока Арель объяснял лорду как устроен корабль, Феликс, вместе с остальными, пошли вдоль каменного берега, рассматривая правый борт этой невероятной громадины. Из слов Ареля выходило, что основу корабля, а именно сам корпус, выточили из цельного куска здешней скалы, а мачты и другие мелкие детали достроили уже после. Пока они шли, Феликс увидел, что на улице все также пасмурно, как и в предыдущем воспоминании. На миг ему стало интересно, а сменяются ли в этом мире день с ночью, но потом его внимание привлек взъерошенный великан, который склонился около правого борта.

На этот раз старый гигант выглядел немного другим, и теперь его серое тело было накрыто большой шкурой, словно плащом, а на голове громоздилась странная конструкция, которая, как понял Феликс, должна была являться соломенной шляпой, хотя на деле выглядело все это как огромное воронье гнездо. Склонившись над черным бортом, словно художник над холстом, Мунглах водил по нему кривым пальцем, что-то шепча себе под нос, и там, где его темный ноготь касался холодного камня, на несколько секунд оставался огненный след, после чего исчезал, превращаясь в белые письмена, будто выведенные пеплом. Когда же глаза Феликса привыкли к полутьме пещеры, то он увидел, что практически все борта были испещрены