сосредоточиться и перечитать еще раз всю тетрадь от корки до корки. Нашел мало-мальски густые кусты, забрался в них и погрузился в чтение. Однако не успел прочитать и десятка страниц, как внимание его привлекли какие-то странные глухие звуки, как будто кто-то со всего маху колотил по груше. Захлопнув тетрадь, Сергей вынырнул из кустов.

Это была драка. У себя, в Нижних Грязях, Новиков частенько принимал в них участие, не считал это чем-то из ряда вон выходящим и никогда не стремился уклониться от боя и попытаться решить конфликт мирным путем. Драться так драться. Но эта драка была неправильной, она противоречила неписаному кодексу нижнегрязинских сражений. Четверо бойцов батальона нового набора пинали лежавшего на земле пятого. Тот даже не пытался отбиваться – скрючился в попытке прикрыть рукой лицо. В Нижних Грязях парни во время драки переругивались, ржали, то и дело подначивали друг дружку. Тут же били сосредоточенно, молча, натужно дыша. Не били, а скорее убивали.

Новиков еще даже не осознал, что, собственно, происходит, не успел оценить возможные последствия, а мозг, как бывало с ним в критических ситуациях, взял на себя управление действиями. Сергей бросился в самую гущу:

– Прекратите, придурки! Вы же его убьете!

Драться он умел, к тому же, хотя на стороне нападавших было численное преимущество, они к появлению Новикова успели заметно выдохнуться. Пару серьезных ударов он все-таки пропустил. Драка явно могла обернуться не в его пользу. Но тут один из нападавших, самый мелкий, простонал:

– Ладно, пацаны, хватит! Жмем пятки!

Дважды просить не пришлось – компания рванула врассыпную, костеря на чем свет уродов, из-за которых между пацанами возникают непонятки, и обещая разобраться.

Сергей попытался протянуть лежавшему на земле руку и понял, что не может ее поднять – плечо было отбито. Кулак правой руки еле сжимался. Похоже, сочинение завтра писать будет проблематично.

Парень, которого Новиков так опрометчиво бросился спасать, со стоном поднялся с земли.

– Болит? – спросил он и протянул руку. – Павел. Воронцов.

Лицо его было черным от грязи, из разбитого носа текла кровь, капая на рубашку с оторванным рукавом. Узнать в нем того самого пижона, что своим благополучным видом оскорблял парней, которые при поступлении в училище рассчитывали только на свои силы, было сложно.

«Твою мать, – подумал Новиков, – и зачем, спрашивается, я за тебя заступался», а вслух произнес:

– Сергей Новиков, – и двумя руками пожал протянутую ему ладонь.

Они прошли в умывальную, Воронцов закрыл дверь.

– Сереж, ты как?

– Нормально, – пробормотал Новиков. – А ты?

– И я, – невесело усмехнулся Воронцов. – Спасибо тебе. Я твой должник.

– Да пошел ты, – отмахнулся Новиков и попытался матюкнуться, но получилось у него это как-то неуклюже, неестественно. Вот Лешка, старший брат, мастер был загнуть при случае. Стоило вспомнить о Лешке, и в душе вскипела злая обида. Прав был братец – скоро придется возвращаться домой.

Сергей включил воду, сунул под нее ноющую руку. Под соседним краном умывался Воронцов.

Все тело болело, но гораздо хуже было то, что куда-то исчезла желтая тетрадь с сочинениями, и это обстоятельство удручало Новикова гораздо больше, чем полученные в драке синяки и шишки. Бросив нового друга в умывальнике, он побрел в спортзал и улегся на свою койку, пообещав себе через полчаса подняться и отправиться на поиски тетради.

Проснулся он под звуки утренней побудки. На душе было так муторно, что даже боль в руке отступила на задний план. После утренней зарядки и водных процедур Новиков рванул к кустам, где в последний раз держал в руках тетрадь с сочинениями. Напрасный труд – приметной ядовито-желтой обложки нигде не было.

В аудитории, где писали сочинение, он поискал глазами вчерашнего знакомца. Тот сидел на втором ряду, как всегда, в белоснежной рубашке. Почувствовав на себе взгляд Новикова, он обернулся, приветственно взмахнул рукой. Сергей попытался повторить жест и заскрипел зубами от боли в плече. «Твою мать, – подумал он, – и как я буду писать?»

Ему повезло. Одна из тем – о силе характера – была в его заветной тетрадке, причем вчера именно на ней он закончил свое чтение. Такое несказанное везение затмило боль в руке, и, хотя почерк оставлял желать лучшего, написать, несколько раз перечитать черновик и переписать на чистовик времени ему хватило. Он видел, как Воронцов, сдав экзаменатору исписанные листы, вышел из аудитории, но сам сдаваться не спешил. Сидел до последнего, изучая написанное в поисках ошибок, ждал прихода чувства удовлетворения от проделанной работы, но так и не дождался. Теперь от него уже ничего не зависело и оставалось только ждать результата.

После обеда Сергей впервые за время пребывания в училище спустился к морю. Конечно же, он неоднократно видел его до этого. И не только видел, но и слышал, как ночью, когда все вокруг засыпает, оно неустанно бьется о берег, шуршит галькой. Но вот так, совсем близко, лицом к лицу, встретился впервые. Чайки – большие шумные птицы – устроили настоящий базар. Они пикировали, падали камнем в море, – интересно, достают до дна? – взмывали в небо, кувыркались и громко кричали во всю мощь здоровенных клювов. В желтой тетрадке было сочинение на тему «Горький – буревестник революции». Одна фраза из него поставила Сергея в тупик – «Море смеялось». Сколько ни пытался, он никак не мог представить смеющееся море. Ведь смех – это по-любому резкий звук. Довольно специфический, никак не сочетающийся с размеренным шумом моря. А теперь он понял: на самом деле то, что Горький принял за смех моря, был хохот чаек. Мысли о Горьком и злополучной тетрадке потянули за собой тревогу за судьбу последнего экзамена. Сдал? Не сдал? Возьмут? Не возьмут? Воронцов сказал: даже если не пройдешь по баллам, обязательно предложат поступить в менее «модное» военно-морское училище или сухопутное. В принципе, тоже выход, хотя это все равно будет шагом назад, равносильным поражению.

Новиков сел на большой валун, отшлифованный волнами. На море был штиль, абсолютно спокойное, уверенное в себе, оно тихо, словно в замедленной съемке, набегало на его ботинки и так же тихо отступало. Дыхание постепенно подстроилось под дыхание моря: вдох-выдох, вдох-выдох… И тут Сергей почувствовал, как тревоги последних дней медленно отходят в сторону, уступая место твердой уверенности – он поступит. И он действительно поступил.

Потом был курс молодого бойца – физическая, строевая и огневая подготовка, практические и теоретические занятия, изучение Уставов, психологические тесты. Последние были призваны помочь в распределении абитуриентов по факультетам. Его определили на ракетное вооружение. Вместе с Павлом Воронцовым. Почему-то в момент оглашения результатов в душе Новикова зародилось смутное подозрение, что четверка за сочинение и факультет, на который был самый большой конкурс – дело рук Воронцова, но расспрашивать нового друга он не стал. Курс молодого бойца Сергей, привыкший к тяжелому сельскому труду, прошел играючи. Как, впрочем, и Воронцов. На вид избалованный городской слабак оказался сильным и выносливым. К тому же, как позже выяснилось, он окончил школу с золотой медалью и все экзамены сдал на пятерки. Так что место в училище занял на вполне законных основаниях.

Кристина потерла уставшие от чтения глаза. Лебедев сказал – это воспоминания Новикова, но как-то не верится, что человек писал о себе в третьем лице. Скорее кому-то рассказывал, а тот записывал. Кто, Марс? Ведь флешка была обнаружена у нее? А может, она хранилась у Новикова, а Марс забрала ее после исчезновения капитана первого ранга? Иван сказал, что дверь во флигель была открыта. Предположим, ясновидящая зашла туда, забрала флешку, ноутбук. Флешку спрятала, а ноутбук испортила и спрятала в галерее? Почему? Действовала она самостоятельно или по чьему-то поручению? Надо завтра задать эти вопросы Ивану. А сейчас – спать. Кристина посмотрел на часы – второй час, нужно ложиться. Только сна не было, как говорится, ни в одном глазу. Ей очень хотелось дочитать файл под названием «Кэп». Повторялась вчерашняя история с романом про Алекса. Похоже, тот, кто пересказывал историю Новикова, обладал той же магией, что и Даниэлла Купер. Конечно, после второй бессонной ночи она будет выглядеть неважнецки. Ну и ладно, для чего, спрашивается, придумали консилеры и хайлайтеры?

Кристина встала, потянулась. Спуститься, что ли, на кухню за чашечкой кофе? Пожалуй, это хорошая мысль. Она набросила пеньюар и уже подошла к двери, как раздался звонок телефона. От плохих предчувствий Кристина застыла, но только на секунду, через мгновение она уже ринулась к столу, схватила телефон и скользнула пальцем по экрану.

– Кристина Сергеевна! – заорал в трубку Федор. – Я не могу дозвониться ни до Аси, ни до Ивана Станиславовича!

Рука, державшая смартфон, дрожала, но Кристина попыталась отбросить эмоции