— Примптон? — удивился Дуглас, но Николь Боннер уже убежала.

В четверг днем Дуглас подстригся в парикмахерской на углу. Чьяпас, в котором не было даже пяти футов, стоял на ящике для молока, водя электробритвой по бакенбардам Дугласа и улыбаясь ему в зеркале.

— На неделю раньше, Уно. Что-нибудь важное?

Дуглас улыбнулся.

— Да, точно.

Чьяпас насвистывал неизвестную мелодию. Он был только учеником, поэтому стриг Дугласа бесплатно.

— Желаю удачного свидания, Уно. Спорим, вы с Грейс Келли будете есть устриц.

— Хмм.

Чьяпас знал кинопристрастия Дугласа.

— Ой, — Дуглас вздрогнул, и Чьяпас опустил бритву. Дуглас повернул голову. Бритва срезала волосы до кожи.

— Ч-черт. — Чьяпас нахмурился. — Извини, Уно.

Дуглас прикрыл порез.

— Чьяпас, сегодня очень важный день.

Глаза мальчишки засверкали.

— Ты пойдешь на свидание?

Дуглас вспыхнул.

— Нет, уже не пойду.

Чьяпас исследовал голову Дугласа. Теперь на его голове был знак вопроса без точки.

— Не волнуйся, Уно. Это клево. Ей понравится.

— Это не она, — возразил Дуглас.

В семь Дуглас прибыл в Примптон. На нем был спортивный пиджак из верблюжьей шерсти, в руках он держал шоколадный торт из кафе «Моцарт». Вначале он думал принести бутылку вина, но потом решил, что это неприемлемо, так как Николь его ученица.

В холле его встретил высокий чернокожий швейцар с овальным шрамом на лбу. В кресле в углу холла сидел молодой человек в черном шелковом костюме, его лицо выражало крайнюю недоброжелательность.

— Дуглас Керчек? — окликнул его швейцар. — Сюда.

Дуглас последовал за ним в старый лифт фирмы «Отис», управляемый вручную. Уголком глаза Дуглас следил за сидящим молодым человеком, лацкан его пиджака был отвернут. Если Дуглас не ошибся, в кармане пиджака лежал пистолет.

— Верхний этаж. Пентхауз. — Швейцар пропустил Дугласа в лифт, нажал кнопку и вышел. — Удачи.

Двери лифта закрылись, и Дуглас в одиночестве начал подниматься. Он огляделся. Лифт был старинный, со стенами из красного дерева, которые пахли чем-то неуловимым, то ли средневековой монастырской библиотекой, то ли мастерской плотника. Когда он вышел из лифта, дверь пентхауза уже была открыта. Николь стояла опершись о дверной косяк.

— Добрый вечер, мистер Керчек.

Дуглас еле сдержал возглас восхищения. На Николь было самое изысканное черное шелковое платье, какое он когда-либо видел. Оно так выгодно подчеркивало формы ее тела, что казалось, будто его сшили прямо на Николь. Платье было таким же черным, как и ее волосы, и в какое-то мгновение Дуглас подумал, что при производстве шелка использовались толченые черные алмазы и чернила. На ее запястье был браслет с нефритовыми дельфинами.

— Привет, Николь, — проговорил Дуглас, — ты… потрясающе выглядишь.

— У вас знак вопроса на голове, — заметила Николь.

Дуглас дважды чихнул. Николь пожелала ему здоровья. Мужчина и женщина появились в дверях.

— Мои родители, — представила Николь, не глядя на них.

— Самсон, — доложил мужчина.

— Полетт, — улыбнулась женщина.

— Дуглас Керчек, — произнес в свою очередь Дуглас.

Самсон Боннер напоминал огромный контрабас. Его рост составлял больше шести футов; довольно большой живот совсем не портил его мускулистую фигуру. У него был громкий голос, переходящий в крик, и черные глаза. Боннер был известным адвокатом маститых консервативных политиков.

Его жена Полетт была худой и стройной, как флейта.

— Учитель, учитель, — щебетала она, — заходите, заходите.

Они вошли в квартиру. Самсон Боннер закрыл дверь. Полетт унесла коробку с тортом в другую комнату.

— Коктейли, — прогудел Самсон.

Дуглас осмотрелся. Пентхауз Боннеров напоминал штаб-квартиры скользких типов вроде Лекса Лютера, которые показывают в кино. В огромной гостиной был высокий потолок и мраморный пол. У стены стоял шкаф с книгами в кожаных переплетах, которые вполне могли быть из той самой монастырской библиотеки, запах которой он чувствовал в лифте. Еще в комнате находились два зеленых дивана, зажженный камин, стеклянный стол, накрытый к ужину, дубовая дверь, распахнутая в рабочий кабинет, и три огромных окна. Из них был виден как на ладони весь Манхэттен. Дуглас предположил, что из окон мансарды можно увидеть гаргулий, и оказался прав.

Полетт Боннер вернулась, в руках у нее был поднос с бокалами и шейкер для коктейлей.

— Сайдкар[3], пожалуйста.

Полетт поставила поднос на край стола напротив дивана.

— Мы семья, пьющая бренди, Дуглас, — провозгласил Самсон, — мы понимаем в нем толк.

— Хо-хо, — отозвался Дуглас. Он надеялся, что это прозвучит бодро и весело, но ошибся.

Раздали напитки. Женщины сели на один диван, мужчины на другой. Костюм Самсона Боннера был цвета слоновой кости. У его жены были черные, как у дочери, волосы и серое платье. Огонь в камине потрескивал, Дуглас потягивал свой напиток, по вкусу напоминавший лайм. В его родном городе Аллентон, штат Пенсильвания, он пробовал коктейли с лаймом.

— Я так горжусь Николь, — произнес Дуглас, — хм-м, вы, должно быть, тоже?

— Конечно, конечно, — быстро проговорила Полетт.

— Ну, черт возьми, — Самсон Боннер ударил кулаком Дугласа в плечо. — Если в Принстоне полно болтливых белых мальчишек, это не значит, что он хуже других учебных заведений. Разве я не прав?

— Нет, — ответил Дуглас, у которого заныло плечо.

— Что с того, что они выбирают и раскручивают, — объявил Самсон, — что с того, что они преемники старой школы? Что с того?

— Мы рады, что вы пришли, — вставила Полетт.

Дуглас переводил взгляд с одного родителя на другого. Кроме книжного шкафа, в комнате ничто не говорило об их начитанности.

— Как вам сайдкар, мистер Керчек? — поинтересовалась Николь.

— Это бренди и «Куантро», — объяснила Полетт.

— И лайм! — прокричал Самсон.

Дуглас улыбнулся и кивнул.

— Все, — сказал Самсон, — давайте послушаем мужчину. — Он погладил Дугласа по спине.

Наступило молчание. Дуглас глупо улыбался, пока до него не дошло.

— Вы это обо мне?

— Конечно, — проревел Самсон, — естественно, о тебе.

Семья Боннер застыла в ожидании.

— Ну… — Дуглас почесал свою пострадавшую накануне голову. — Что вы хотите услышать?