И Стася.

И даже конь.

- Мой.

- А вы…

- Градомысл, - сказал мужчина, отирая пот батистовым платком.

- Князь Радожский, - представился князь.

- Князь Курбинский, - сказал Ежи, наградив Радожского ревнивым взглядом, который тот предпочел не заметить.

- Анастасия, - Стася решила, что князей с бедного купца хватит. А конь и вовсе благоразумно промолчал.

Бес же, до того сидевший тихо, - он и вовсе в последнее время повадился Стасю сопровождать, при этом держась словно бы в стороне – произнес:

- Умр.

И все замолчали. Ненадолго.

- Скажите, откуда он взялся? – Радожский хотел было хлопнуть жеребца по шее, но тот попятился, оскалился и захрапел так, нехорошо.

- Так… старшенький мой привез.

- А откуда, если не секрет?

Купец погладил бороду, в которой было изрядно седины. По всему выходило, что говорить ему не больно-то хотелось, но и не сказать он не мог.

- Острова… - наконец, промолвил он. – Там-то ничего хорошего нет. Я так думал. Что бриты в лошадях понимают-то? Вечно норовят подсунуть негожих, но заупрямился… вот я и подумал, пущай сходит, сам глянет, авось чего и надумает.

- И он сходил?

Купец склонил голову.

- И давно вернулся?

- Так… уж седмицы две как.

- С прибытком?

- Как сказать. Кобылки-то так себе, хотя и жеребые. И этот вот… хорош. Диво до чего хорош…

- Тогда отчего здесь держите? – поинтересовался Ежи.

А Бес заурчал, подступая к стойлу бочком, бочком. Конь же оскалился пуще прежнего, предупреждая, что не стоит к нему приближаться.

- Так… думал забрать, да…

- Думали, но не забрали? – Радожский теперь смотрел на коня с прищуром. И что-то определенно ему не нравилось.

- Не знаю, - честно сказал купец. – От гляжу и… всем-то хорош. И статью, и масть редкая, в жизни такой не видывал. Норовистый… такого под седло не пустишь, но на развод – самое оно.

- А сынок ваш что говорит?

- Говорит, что из диких. На Зеленом острове выменял, - Градомысл спрятал платок в рукав. – Не ест он… Марфа еще когда сказывала, что не ест. Потому и поставила наособицу. Магов дважды приглашал, а они только руками разводят. Мол, здоров. Но как может быть, чтобы скотина не ела, а здоровой была?

- И вы решили подержать его в сторонке?

- Так… решил… с Марфой я честь по чести договорился… а… мне тут сказали…

- Нет больше Марфы.

- Правда, стало быть? – осторожно поинтересовался купец, осеняя себя кругом. – Надо будет прислать кого… я как заслышал, то не поверил…

- Батько! – этот вопль с другой стороны двора заставил коня взвиться на дыбы. И хлестанул по ушам тонкий протяжный крик. Вскинулся и взвыл Бес.

А на руке князя возник привычный клубок огня.

- Прекратите, - сказала Стася. – Вам не говорили, что огонь – это не игрушка?!

- Извините. Привычка.

- Отвыкайте уже, а то диво даже, как никого не сожгли ненароком с этакими вот привычками.

- Батько! – парень приостановился. – Маменька сказала, что вы того…

- И этого, - проворчал Ежи в сторону. А после прищурился и сказал: - Он.

- Что «он»? – князь все-таки пламя погасил и руку за спину убрал, для надежности.

- Он его держит. Неужели не видишь?

- Что именно я должен видеть?

- Темноту, - Ежи закрыл глаза и нахмурился. – Это не просто привязка… на крови она… и коня он уже опробовал…

Кажется, произнес он это слишком громко, если парень попятился.

А Стасе подумалось, что вовсе тот немолод. На отца похож, разве что в плечах шире, да и выше на голову. Сколько ему? Лет сорок с виду…

- Стоять! – рявкнул князь, и от голоса его замерли все, включая коня, который до того пританцовывал в стойле.

- Чего тут… - заговорил было купец, а сын его вдруг всхлипнул громко-громко и крикнул:

- Это ты виноват… ты во всем виноват… - он вдруг кинул наземь что-то, а что именно, Стася и не разглядела. Главное, что это рассыпалось прахом, а парень руки отер и сказал. - Ату их!

И громко истошно закричал конь, взмывая свечей, а потом вдруг разом перетек по-над дверью стойла, оказавшись в узком проходе конюшни. Взметнулась грива, преображаясь, и рябью пошли серебряные бока.

- Мать моя…

Князь добавил пару слов покрепче.

И за огонь схватился, да только конь зашипел по-змеиному. Глаза его вновь стали черны, а зубы… в общем, у коней не должно быть таких ровных белых острых зубов.

Заволновались другие лошади.

Затрещало пламя, готовое сорваться с княжеской ладони…

…а потом Ежи вдруг вцепился в конскую гриву и одним движением оказался на спине, стиснул чешуйчатые бока, прижался к шее и громко крикнул:

- А ну вперед, волчья сыть…

И конь, заверещав, присел на задние ноги, чтобы взмыть серебряной стрелой. Только земля загудела, принимая удар копыт.

- Что ты творишь… - Радожский едва не выпустил огненный шар.

А Стася…

Стася дала себе слово, что если этот идиот выживет, то она его сама прикончит, чтоб не мучился.

…наверное, Ежи сошел с ума.

Определенно, сошел.

В тот ли день, когда уснул в зачарованном лесу, или позже, на болотах, а то и вовсе здесь, на конюшне, решивши, что у него выйдет то, что не получалось ни у кого прежде.

Конь хрипел.

И плясал.

Он пошел кругом по двору, по-козлиному вскидывая задом да норовя прижаться к забору, скинуть всадника. У него-то и встал на дыбы, а после попятился, явно намереваясь забор взять. Да только Ежи, дотянувшись до уха, скрутил его, дернул, выворачивая.

- Не шали, - рявкнул он, и вторую руку потянул к нити, что обвивала конскую шею. – Давай-ка… мы с тобой…

Договорить не успел.

Конские бока раздулись. И спали. А он, Ежи, вдруг полетел. Вместе с конем, конечно, но по-над забором, по-над крышей овина, к этому забору притулившегося. На улочку узкую, по которой зазвенели копыта водяным железом.

И вперед.

И быстрее.

Так быстро, что замутило, закружило. Ну уж нет. Ежи ухо крутанул сильнее и за нить вцепился, хотя и норовила та выскользнуть из пальцев. Ничего, удержал как-то.

Усидел.

И когда на берег вынесло.