Однако почти сразу обнаруживаю, что помогать нужно мне — настолько мало опыта в этом деле, настолько неуклюже действую. Стелла же наоборот — весьма проворно освобождается от скафандра, после чего помогает мне. Минут через десять мы складываем наши одеяния в шкафчики, Стелла заботливо предостерегает:

— Старайтесь не прикасаться к внешней поверхности скафандра — меркурианская пыль, знаете ли.

Я торопливо киваю в ответ. Надо полагать, в шкафах скафандры подвергаются дезактивации или другой химической обработке, но мне сейчас, разумеется, не до этого. Я украдкой разглядываю Стеллу и пытаюсь понять, о чём думает. Что скрывается за утомлёнными серыми глазами, за беглым взглядом? Какие мысли одолевают обладательницу бежевой ленты?

— Голова не кружится? — неожиданно спрашивает Стелла. — Состав здешней атмосферы несколько отличается от того, чем накачены своды. Да и давление пониже.

— Вроде бы, ничего, — отвечаю я. Действительно, не отмечаю какого-либо дискомфорта. Наоборот, избавившись от веса скафандра, чувствую себя легко.

— А я каждый раз, когда приезжаю сюда, долго не могу привыкнуть, — говорит Стелла. — Присядем? — она указывает на скамейки посреди помещения. — Мне нужно несколько минут, чтобы адаптироваться.

— Часто здесь бываете? — спрашиваю я, когда мы садимся на скамейки. Стелла кивает, некоторое время молчит, потом продолжает:

— Поселение находится в непосредственной близости от одной военной базы. Земной базы. Когда её строили — я имею в виду базу — хотели было выселить меркурианцев, но потом всё-таки любезно разрешили им проживать на этой территории.

Стелла делает язвительное ударение на слове «любезно». Слова явно саркастичны, вероятно, присутствие земных военных ей совсем не по душе. И дело тут, наверное, не только в нашей встрече с армейской машиной. Встрече, следует заметить, крайне неприятной. Вслушиваясь в слова Стеллы, я понимаю, что это некий внутренний протест. Абсолютно не нравится ей присутствие военных в этой местности, а может быть, и в целом на Меркурии. Странное ощущение — оно частично охватывает и меня. Отчего-то уже некоторое время земляне мне кажутся лишними на Меркурии. Будто бы вторглись в чужой мир. Без повода и предупреждения. Странно это как-то и непонятно. Ведь, по идее, земляне и основали этот мир, заселили его. Но видимо, в какой-то момент Меркурий перестал быть земным, перестал принадлежать нам. Не уверен, что правильно излагаю мысль, но что-то около того — попробуй разберись в смутных впечатлениях.

Люк, противоположный от того, в который мы зашли, отворяется, и в помещение входит меркурианец. Вид у него мрачный и вялый. Заспанный такой вид, усталый и слегка недовольный. Я безошибочно определяю состояние меркурианца: абсолютно точно — такой вид имеет любое живое существо, если неожиданно разбудить, поднять из глубокого сна. Будешь тут недовольным, к тому же следует учесть особенности физиологии меркурианцев. Про себя отмечаю, что он ниже среднего меркурианского роста, и в плечах не так широк, как другие представители местного населения. Но несмотря на это, явно выше меня и смотрит на меня не особо приветливо. Не зная, что предпринять, невольно поднимаюсь со своего места. Но тут меркурианец переводит взгляд на Стеллу и сразу же меняется в лице. Он улыбается ей, хотя и устало, но вполне так дружелюбно. Я бы даже сказал — тепло. Да, тепло, если не ласково. Мне это, понятно, не может нравиться. К ещё большему своему неудовольствию я отмечаю, что Стелла улыбается ему в ответ. И тут же бодро вскакивает. Будто бы и не было утомительного похода, и не жаловалась только что на нехорошее самочувствие, с лёгкостью шагает к меркурианцу, обнимает его. А тот, чуть пригнувшись, подставляет щёку. Стелла целует меркурианца, сдержанно, но в то же время мне вдруг кажется, что в этом действии — проявление не только дружбы, а нечто большее. Стелла что-то шепчет ему на ухо, после чего оба оборачиваются в мою сторону, и Стелла запросто так говорит:

— Стефан, познакомьтесь: это — Ар. — Стелла немного смущается и опускает взгляд. — Ар — мой муж. Он меркурианец.

Глава 19. Космология — нечто большее

Меркурианские карандаши — форменное барахло. Дрянь, какую поискать. Стержни жёсткие и оттого слишком ломкие. Совсем чуть-чуть жму, а они уже крошатся, что сухая ветка земного растения. Нет, правда, нажимаю совсем слабо, стоит только прикоснуться к бумаге, как стержень уже распадается на множество мелких крошек, которые рассыпаются по листу. Смахиваешь их, а они оставляют серые разводы на бумаге.

Я некоторое время рассматриваю карандаш, кручу в руках, отвлекаясь от напряжённой работы. Такая пауза, чтобы собраться с мыслями перед очередным приступом творческой активности. Разглядываю надпись, которая свидетельствует о том, что карандаш произведён под Репинским куполом. Молодцы! — что ещё скажешь. Даже карандаши делают тут, под соседним сводом. Определённо — грамотно у них тут выстроена экономика, и никакие санкции им не страшны. Неожиданно, следует признать. Неожиданно, и в то же время несущественно. Собственно, в этом нет ничего удивительного. С одной стороны. С другой — какая, в сущности, разница? Да и не в карандаше, наверное, дело, а всё-таки слишком сильно давлю, вот он и крошится. С нажимом пишу, поэтому он и ломается. Думаю, в этом всё дело, а вовсе не в карандаше. А формулы выходят очень даже ничего. Я пробегаюсь по тексту, который только что написал, и откровенно восхищаюсь проделанной работой. Можно сказать — любуюсь своим черновиком. И вправду — есть чем гордиться, как бы самодовольно это не выглядело. Целый год бился над проблемой суперпозиции червоточин, и вот сегодня кое-что, кажется, сдвинулось с места. Настоящий прорыв, не побоюсь этого слова, достижение. Если всё правильно рассчитал, то в системе, подобной Солнечной, должна находиться как минимум одна червячная дыра. Одна, а может быть, и две, хотя последнее несколько спорно. Две червоточины придают системе неустойчивость. Не говоря уже о градиенте их взаимодействий между собой. Кроме того, введение второй червоточины вносит сумбур в созданную мною модель, поэтому пока ограничимся лишь одной… И вообще, не будем забегать вперёд и называть гипотетически существующий объект червоточиной. Вполне возможно, что и не червоточина это вовсе. Пока это всего лишь аномалия. Думаю, пока так её можно называть. Хотя, аномалия — опять же, не совсем то. В нашем понимании это аномалия, а вот в рамках Вселенной такой объект может быть обыденностью, заурядностью. Забавно получается. Итак, не будем забегать вперёд. Выбрасываем из системы второй объект, который меня весьма смущает, и двигаемся