Из этих рассуждений Анна мало что поняла, но в перерыве после лекции однокурсницы все ей объяснили. В этот день Анна сделала третье и самое великое свое открытие: как оказалось, все то, что у нее в деревне обозначалось кратким и емким словом «блядство», можно назвать по-другому. И если доярку Машу, которая после своего двадцатилетия внезапно перестала соглашаться на бесконечные предложения деревенских парней сходить с кем-нибудь из них за амбар, либо на сеновал, либо на речной берег «посчитать звезды», что она раньше делала охотно и практически бескорыстно, и, решив наконец устроить свою жизнь, женила на себе малолетнего сына председателя, — если эту хорошо знакомую Анне доярку Машу из родной деревни трудно было назвать «куртизанкой», то назвать «блядью» даму со старинного портрета было совершенно невозможно.

Когда Анна поделилась своими рассуждениями с соседкой по общежитской комнате, та сказала, что если не вникать в частности, то в Анна, по сути, права. Дело не в том, чем занимается человек, а в том, на какой ступеньке социальной лестницы он находится.

— Просто надо уметь себя поставить, — сообщила Анне разумная и, судя по всему, опытная городская девушка, а узнав, что Анна все еще девственница, надолго вдруг задумалась и, спустя какое-то время, предложила Анне эту свою девственность задорого продать.

— Как это? — поразилась Анна.

— Очень просто, — ответила соседка по комнате, и уже на следующий день Анна сидела на коленях у доброго дяди Капитона Ивановича в его квартире и пила сладкую хмельную водичку, которая, как узнала Анна в тот вечер, называлась иностранным словом «Мартини».

Тот факт, что не все спиртные напитки имеют отвратительный вкус деревенского самогона или дешевого портвейна, который Анна успела попробовать на студенческих праздниках, оказался открытием для Анны — в тот вечер она получила и подтверждение правильности своих мыслей насчет куртизанки из учебника истории и доярки Маши.

Капитон Иванович, проводив утром Анну, положил в ее сумочку несколько денежных купюр, номинальная стоимость которых в десять раз превышала полугодовой заработок ее родителей.

Деньги Анна аккуратно зашила в подушку, а на вопрос соседки, понравилось ли ей заниматься этим, ответила, равнодушно качнув головой:

— Нормально…

Для нее и вправду первые заработанные деньги отложились в памяти гораздо ярче, нежели первый сексуальный опыт.

Капитон Иванович сначала звонил и приглашал Анну в гости два-три раза в неделю и давал ей после каждой встречи примерно треть той суммы, что она получила в день знакомства с ним.

Потом Анну словно захватил ураган новой красивой жизни — в один прекрасный день она проснулась в уютной однокомнатной квартире, которую снял для нее Капитон Иванович, превратившийся в просто Капитона и уже переставший быть для Анны постоянным любовником; институт ей пришлось оставить, ужинала и обедала она в ресторанах и кафе с мужчинами, почему-то очень похожими на Капитона. Мужчины эти расплачивались с Анной новенькими, вкусно пахнущими купюрами абсолютно за те же упражнения, после которых доярка Маша получала горсть семечек или несколько сигарет «Прима».

Это, поняла Анна, только первый, хотя и очень удачный, шаг на пути к сладкой жизни беспечных красавиц из незабытых сериалов, про которые Анна часто рассказывала Капитону Ивановичу, когда он вызывал ее из пропахшего тараканьей отравой общежития в свою квартиру.

В какой-то момент — много позже этих рассказов — Капитон решил проверить целеустремленность Анны и одолжил ей денег на то, чтобы она смогла поступить на коммерческое отделение романо-германских языков филологического факультета местного университета.

Теперь Анна училась с радостью — по утрам. А вечером отправлялась в один и тот же бар, совладельцем которого был Капитон, и уходила оттуда с изрядно пополнившимся кошельком, а нередко ее увозили к себе на квартиры загулявшие клиенты бара.

Капитон часто интересовался у Анны, как идут ее дела в университете, нередко даже просматривал ее зачетку, одобрительно кивал головой и все говорил о том, что после окончания Анной вуза он устроит ее в какую-нибудь престижную фирму, а за деньги, на которые она учится, ей придется расплатиться позже, предоставлением каких-то услуг, о которых Капитон пока говорил неясно.

Анна давно утратила свое первобытное деревенское простодушие и заменила его изрядной долей цинизма, совершенно необходимого ей для ее ежевечерних занятий, и прекрасно понимала, что в обмен на возможность учиться на коммерческом отделении университета Капитон потребует от нее встреч с нужными ему по бизнесу людьми, либо устроит к нужному человеку секретаршей, либо…

«Тогда будет совсем другое, — думала Анна, — тогда будет не как с клиентами из бара, а… по-другому. Совсем другой уровень. Тогда можно будет искать себе своего… сына председателя…»

Родителям Анна написала, что нашла себе хорошую работу, а за успехи в учебе ее перевели в более престижный вуз. Родители еще ни разу не приезжали в гости к дочери (кроме того нелепого случая, о котором Анна со смехом рассказала Щукину), ни времени не было, ни денег, да и Анна их не приглашала — родители совсем не вписывались в строго очерченную ею картину нынешнего и будущего ее бытия.

Менты, ловившие Щукина, не заинтересовались персоной Анны, просто отвезли ее в отделение и посадили в камеру, где она просидела до середины ночи, потом о ней вспомнили, вызвали в кабинет к операм и задали пару вопросов — как поняла сама Анна, для проформы. И отпустили. Анна спустилась на штрафную стоянку, где оставили ее красную «девятку», и обнаружила, что бензин из бензобака слили полностью. Кроме того, из «бардачка» пропали неосторожно оставленные там деньги.

Всласть наматерившись, Анна позвонила Капитону, и хоть ночь уже близилась к рассвету, Капитон выслал за ней своего человека. Человек привез Анну на квартиру к Капитону. Последний был чему-то очень рад и крайне возбужден — как бывало всегда, когда он ввязывался в какое-нибудь дело, сулившее неплохие барыши.

Капитон ни о чем Анну не спрашивал, усадил ее за стол и вытащил из бара литровую бутылку текилы. Анна выпила несколько стопочек, отлакировала выпитое пивом… и дальнейшие события превратились для нее в сплошной кружащийся ярко-зеленый — цвета крутой мексиканской водки — туман.

Из тумана Анна вынырнула только утром. Как выяснилось, она спала на одной широкой кровати с Капитоном. Больше никого в квартире не было.

* * *

Щукин выпустил всю обойму в человека, стоящего в луче, образованном от света фары. Николай стрелял из неудобного положения и не рассчитывал на точное попадание, тем не менее после двух выстрелов человек покачнулся и выпал из луча. До Щукина долетел полный смертельной тоски стон.

Послав оставшиеся патроны в том направлении, куда упал раненый, Николай швырнул пистолет на заднее сиденье и, пригнувшись, схватил лежащую Лилю за шиворот. Сцепив зубы, он изо всех сил вздернул ее на ноги и толкнул на переднее сиденье, одновременно перекинув свое тело за руль. От адского напряжения у Николая плыли перед глазами огненные круги, но он знал, что нельзя терять ни секунды.