Нечто толкнуло меня в спину, а в следующее мгновение горячие, жадные губы накрыли мои. Язык Тивора ворвался ко мне в рот, он сжал меня, забрался рукой под рубашку, поглаживая кожу, слегка прикусил нижнюю губу, переместился к шее, сомкнул зубы на мочке уха, и я застонала, не выдержав, обвила его шею руками, погрузила пальцы в волосы. Волк тихо рыкнул прямо в мой приоткрытый рот. Его глаза сверкали такой страстью, что я задохнулась, снова потянулась к его губам, а потом застыла.

Нет.

— Ты принял решение? — выдавила я из себя. Он застыл, пока не понимая смысла моего вопроса.

— Кали…

— Да или нет? — Тивор продолжал молчать, я вывернулась из его рук, прошла к столу, опустилась в кресло. — Уходи волк, — улыбнулась я. Мужчина постоял еще какое-то время, впечатал кулак в стену так, что осталась вмятина, и вышел. А я облизала губы, собирая языком остатки его вкуса.

Ну вот теперь синяк останется с сожалением посмотрела я на вмятину у двери, слегка побаливало предплечье.

Через двадцать лучей ко мне в каюту зашел Гидеон. Серьезный и собранный.

— Капитан, вы уверены? — спросил он, я пару раз глубоко вдохнула и кивнула. Василиск плавал с нами уже год, но частью команды не был и, к его счастью, никогда не станет. Впрочем, как и волк, и лис. Змей всегда обращался на "вы" ко всем членам экипажа, всегда был предельно вежлив и молчалив. Мы подобрали его на одном из островов в Синейских водах через месяц после гибели Эгора, предыдущего лекаря. Взяли на борт только потому, что нам никак нельзя было без лекаря, а кандидатов больше не нашлось, да и ждать мы не могли. Он не единожды выручал нас за этот год, не единожды показывал свою надежность, но так никому и не открылся. Большую часть времени василиск проводил в своей каюте, но от совместных попоек или споров не отказывался, хотя и полностью никогда не открывался. Гидеон всегда держал себя в руках. Я пробовала его разговорить поначалу, но потом плюнула на это дело, поняв полную несостоятельность затеи. Не хочет — не надо. В конце концов, каждый имеет право на свой сундук с секретами.

— Что надо делать? — спросила я, выныривая из мыслей и поднимаясь на ноги. Василиск опустился на пол посреди каюты, поджал под себя ноги.

— Ложитесь, голову ко мне на колени, глаза закройте, — прохладная ткань его кофейного длинного халата приятно холодила затылок и шею. — А теперь вспомните что-то простое, какую-то вещь, или короткое событие, которое вам запомнилось, запах или вкус. Мне надо настроиться. — В голове сразу всплыл образ волка, но я тут же отбросила его. Что-то простое? А что если… — Вслух, мой капитан. Начните рассказывать, — прошелестел василиск.

— Вы знаете, как выглядит снежная фиалка, Гидеон?

— Нет, мой капитан, расскажите мне.

— Это самый красивый цветок, который я когда-либо видела, и самый редкий. Он растет на вершине горы Рамир и распускается раз в пять лет. У него двенадцать прозрачных, как вода лепестков, и на каждом из них свой узор — спирали и завитки, закрученные вправо, а в его сердцевине горит огонь. Это пламя единственное, что кажется живым в ледяной, безжалостной пустыне, его не способны загасить ни горные ветра, ни снег, ни холод. Оно дышит и греет, пока цветок живет — четыре коротких дня — а перед самой смертью, сердцевина вспыхивает и рассыпает вокруг себя мириады искр, как последний вдох, как капли горячей крови на белоснежном полотне.

— Я увидел, мой капитан. Это красиво.

— Красиво, — кивнула я соглашаясь. Руки Гидеона плотнее обхватили голову, и я почувствовала прохладу на висках.

— А теперь расскажите мне все, что можете, до того момента, как потеряли память.

— Снег…, - начала я, погружаясь в какое-то странное забытье. Вроде и слышу его голос, вроде ощущаю под собой твердые доски пола, а вроде и нет.

Тивор Железный Волк, Сын Каменной Стаи, Черный Страж Великого Князя Малейского.

Я был не в духе, я злился, почти бесился, и никак не мог понять, на кого: на себя или бесовку с персиковыми волосами и сладкими губами. Ко всему прочему у меня почему-то не получалось отправить вестника Августу. Я знал теперь, где находится Дарина, и старый лис мог самостоятельно забрать дочь, не дожидаясь нашего с Мэтом возвращения. Потому что застряли мы с ним на этом корабле, судя по всему, надолго.

А еще я старался разобраться в своих чувствах и мыслях, навести хотя бы относительный порядок, угомонить взбесившегося волка и прекратить испытывать вину.

Я ощущал себя предателем, говнюком и мудаком. Последним мудаком, неспособным держать член в штанах, а руки при себе. Мерзкое и отвратительное чувство тянуло, выло и скребло огромными когтями внутри. Как я мог предать Дарину? Ради чего? Ради ночи пусть и великолепного, но всего лишь секса? Почему так легко пошел на поводу у инстинктов? Мать твою, я же не животное. Я прошел через это на пустошах, я смог победить, выбраться, я сильнее зверя, живущего внутри!

Да, молодец, утешай себя этой мыслью, пока тебя снова не сведет с ума порок, имя которому Калисто.

День медленно умирал, солнце уже одним своим краем почти погрузилось в воду, окрасив горизонт алым. Тревожным алым. Я достал из кармана портрет лисы, поймав себя на мысли, что не могу ее вспомнить, что перед глазами упорно встает другой образ. Бесовка! Дарина с изображения смотрела на меня все также чуть отстраненно, едва заметно улыбаясь, и на узких скулах розовел румянец, будто она стеснялась художника.

Юная баронесса не знает меня, едва ли помнит, для нее я чужой, она вряд ли когда-то уличит меня в том, что я переспал с Дочерью Вольных, и я сильно сомневался, что даже если и уличит, ей будет до этого какое-то дело, но… Но собственных воспоминаний мне хватало с головой. Пятнадцать лет. Пятнадцать мучительных лет ожидания к упырям из-за одной гребаной ночи!

Что б тебя!

А в голове все крутились слова Калисто о том, что мы не связаны, что мне надо определиться. Но если мы не связаны, так какого хрена меня с такой силой швыряет к ней? Почему я не могу не реагировать на нее, не замечать, как остальных? Та же Елена… Она очень хороша, непередаваемо красива. И я все равно смотрю на нее всего лишь как на друга.

Так что…

Крик, полный боли крик разорвал ход моих мыслей. Дикий, почти безумный.

Я понял, что делаю, только когда ворвался в каюту капитана.

Калисто лежала на полу, впившись в доски пола окровавленными пальцами, вырывав себе когти. Ее глаза были закрыты, губы искусаны, ее колотила крупная дрожь, а ее голову на своих коленях удерживал василиск, что-то шепча бледными губами. В комнате удушающе воняло какими-то травами. Горькими, как полынь.

Убью!

Я рванулся к лекарю, но кто-то сзади с силой дернул меня на себя. Я развернулся, стараясь сбросить с себя чужие руки, и встретился взглядом с обозленным эльфом. Эльфом, который посмел прикасаться к ней, обнимать и который сейчас пытался меня остановить.