готовым. Пот стекал по вискам и путался в длинной бороде, которую Матрос успел отрастить за прошедшие месяцы. Он решил для себя, что сбреет бороду навсегда, когда закончится война, а сейчас она была для него символом сопротивления. Символом того, что он воин.

Половина пути была позади, но напряжение лишь нарастало. Нельзя было терять время на концентрацию внимания. Матрос нередко переживал за то, что может погибнуть не в героическом бою, а случайно, при обстреле или от мины. Это наводило на грусть, ведь каждый хочет достойно и с честью умереть. С каждым новым днем вероятность смерти увеличивалась. Легко погибнуть в первые дни войны. Нет томительного ожидания, но все еще есть большой душевный порыв для борьбы с врагом. Но грустно, если борьба продолжается, ты видишь сплочение народа, освобождаешь свою территорию… А для тебя все это может оборваться в любой момент…

Матрос с иронией относился ко всему и, потирая пальцем спуск пулемета, улыбался с легкой горестью, понимая, что в его размышлениях была неоспоримая логика.

Дорога в Антрацит выдалась тихой и напряженной. Бойцы добрались до больницы и начали искать палату, опрашивая медсестер, где может находиться Водяной.

Спустя долгих десять минут судорожных поисков брата Матрос стоял у палаты и боялся приоткрыть дверь.

«А вдруг он весь изувечен?»

Матрос не хотел видеть брата в таком состоянии. Это было бы очень больно для него, но выбора не было. Боец выдохнул и открыл дверь.

— Брат, — медленно, но с улыбкой протянул Водяной, услышав скрип и повернув голову.

Ноги раненого бойца были обмотаны метрами бинтов, но даже через плотную повязку виднелись кровавые следы. Матрос, рассматривая брата, заметил множество синяков и ссадин на его руках, туловище и лице. Нос был все еще разбит, а под глазами блестели лиловые синяки. Ополченцу казалось, что на брате не осталось ни одного живого места. Он был весь синий, худой и измученный.

Матрос не сдержался. Прятать слезы было невозможно. Он подошел к брату, аккуратно пожал ему руку и сильно обнял, прижавшись всей грудью.

«Они за все ответят», — сразу подумал Матрос.

— Аккуратней, все тело болит, — с улыбкой и слезами на глазах сказал Водяной.

— Ребра хоть целы? Печень? Почки? — успокоился и спросил Матрос.

— Да. Повреждено лишь то, что ты видишь.

— Ну, слава Богу. Братуха, как я переживал. Я уже думал, что никогда тебя не увижу. Представляю, как тебе там было страшно.

Водяной слегка закивал, а потом рассказал брату все детали и подробности того, как и что с ним происходило за семь дней, проведенных в плену.

— Семь дней. А мы еще потом два дня ничего о тебе не знали. Связи не было. Я думал, что с ума сойду от этого.

— Да я и сам не знал, жив ты или нет.

Матрос кивнул, посмотрел вдаль, затем снова глянул на брата, осмотрел его тело, прищурил глаза от боли за увиденное и сказал:

— Давай будем собираться. Домой пора. Надо успеть засветло вернуться.

Раненого собрали и усадили в инвалидную коляску, чтобы довезти до машины. Водяной вообще не мог становиться на ноги. Любое соприкосновение стоп с поверхностью пола приносило дикую боль.

— Больно? Пару часов потерпишь? — спросил Матрос, пересаживая брата на заднее сиденье.

— Да. Не такое уже вытерпел.

Оба брата с грустью улыбнулись.

Все было готово к обратной дороге домой. Летний ветер залетал в открытое окно автомобиля и приносил прохладу августовского дня. Матрос чувствовал себя хорошо от одной только мысли, что брат сидит рядом с ним. Живой.

Серж давил на педаль газа и поддерживал разговор о разном: о политике, погоде, войне. О плене старались больше не говорить, чтобы не ворошить лишний раз прошлое. Водяному еще не один раз придется вспоминать это ужасное приключение — дорогу в ад и обратно.

Напряженность ушла, а вокруг царила атмосфера радости и комфорта. И так продолжалось до того момента, пока позади ополченцев не прогремел первый взрыв.

Машину повело в сторону, но Серж справился с управлением. Бойцы пригнулись.

— Что это было? — испуганно спросил Матрос.

— Мина. Вон, смотри, машина сзади.

Матрос приподнялся на сиденье и увидел большой черный джип. Это была одна из машин «правого сектора», о которых предупреждали Матроса накануне поездки за братом.

— Держи машину ровно. Я попробую их из гранатомета подорвать, — сказал Матрос Сержу.

— Давай, аккуратней только.

Матрос высунулся из окна и начал целиться в машину, но нацисты открыли ответный огонь. Ополченец пытался быстро спрятаться внутрь и уронил гранатомет.

— Блин.

— Возьми еще один, — подал второй гранатомет Водяной.

Матрос перевел дух и решил отдышаться.

— Давай скорее, — крикнул Серж, — они уже догоняют нас.

Вторая попытка оказалась более удачной. Матрос резко вынырнул из окна корпусом и, почти не целясь, нажал на курок. Снаряд полетел прямиком в автомобиль. Но не успел Матрос широко улыбнуться, радуясь своему успеху, как джип ушел влево и избежал прямого попадания снаряда. Тот взорвался позади и смог повредить лишь краску и левое заднее колесо.

— Ну что?

— Промазал, — зло сказал Матрос, — только колесо пробил вроде.

— Еще есть гранатометы?

— Только два было, — сказал Матрос и выставил в окно свой пулемет.

Началась перестрелка. Несмотря на отличное умение стрелять, поразительную точность, на этот раз Матрос не мог как следует попасть в джип, потому что Серж постоянно выворачивал руль, маневрируя между ямами и вражескими снарядами.

— Серж, ровнее едь.

— У нас не джип, а «Жигули».

Пули врага попадали в багажник и заднее стекло, застревая в бронежилетах.

— Дай мне автомат, — попросил Водяной.

— Сиди и не высовывайся, — крикнул Матрос и пустил еще одну автоматную очередь. Пули прошили лобовое стекло, и в тот же момент джип повело влево.

— Есть! — крикнул Матрос и сразу осекся. В заднее колесо прилетела ответная пуля, и машину занесло на обочину. Поднялась пыль, и обе машины ушли в кювет, водители едва справлялись с управлением.

— Все целы? — успел спросить Матрос, но тут же началась стрельба по машине. — Уроды!

Водяной хотел взять автомат.

— Братуха, лежи тут. Если нас завалят, будешь отбиваться. А пока сиди.

Матрос выскочил из машины и спрятался за дверь.

— Серж, водитель двухсотый, но там их еще двое или трое может быть.

— Гранаты есть?

— Да. Но я не докину. Нас зацепит.

— А подстволка?

Матрос удивился тому, что не додумался до этого сам. Боец выставил оружие на нужную дистанцию, но вновь началась стрельба.

— Серж, так не выйдет. Возьми огонь на себя, а я стрельну.

Серж выскочил из-за машины и побежал на обочину, чтобы спрятаться в кустах. В его