— Двое, значит, — сказал Матрос и спустил курок. В меткости бойцу было не занимать. Машина вспыхнула и разлетелась на несколько частей, образовав огненное зарево.

Серж победоносно закричал, а Матрос удовлетворенно улыбнулся.

— Нужно сходить проверить, — сказал Серж.

— Я схожу. Посмотри, как там Водяной.

Матрос двинулся по направлению к машине, не опуская пулемет. Рана на руке ныла от резких движений, но адреналин в крови поддерживал решительность бойца.

В воздухе ощущался запах жареного мяса.

«Водитель», — подумал Матрос и начал аккуратно обходить автомобиль слева. То, что он увидел, не каждый бы смог спокойно перенести, но Матрос знал, что это всего лишь враг, а не человек. На земле валялись окровавленные части тела одного из бойцов «правого сектора». Рядом в луже крови лежали внутренние органы. Матрос хладнокровно посмотрел на эту картину и пошел дальше.

«Где-то еще один».

Боец оказался прав. В нескольких метрах от машины лежал еще один националист. Раненая нога не дала ему возможности скрыться, и он предпринял единственную попытку спастись.

— Сдаюсь! Не стреляй! Сдаюсь, — кричал испуганный враг, выставляя открытую левую ладонь.

— Мы правосеков в плен не берем, — сказал Матрос и направил ствол пулемета в голову нацисту.

Враг выхватил гранату и попытался сорвать с нее чеку. Последовала моментальная реакция на это движение — и после короткого выстрела на правом плече националиста показалась кровь, а граната упала в траву вместе с чекой.

Матрос опешил от такой дерзости и вышел из себя.

— Ах ты, тварь! Ты меня хотел взорвать? Меня? — кричал он.

Матрос отбросил пулемет, опустился над националистом и начал изо всех сил бить его кулаками по лицу.

— Меня хотел взорвать! Брата моего хотел убить! Семью мою хотел убить!

Матрос уже не ведал, что творит. Весь тот пыл, вся злость, которая копилась в нем, начиная с событий в Киеве, нашла свой выход в кулаках бойца.

Дыхание становилось прерывистым, а пульс частым, но Матрос знал лишь то, что он должен бить. Он бил долго, бил изо всех сил. Бил так, словно от этого зависел исход этой страшной и безумной войны.

Матрос не помнил, когда нацист уже перестал издавать звуки. Перед его глазами стояли образы тех хороших парней, которые погибли, сражаясь за Родину. Погибли из-за того, что какие-то ущербные люди прогнулись под американские деньги и пошли с оружием на Донбасс.

За Вэла, за Костю, за Санту, за Ёжика, за брата, за каждого. Череп был уже проломлен, а на месте головы образовалась кровавая каша, но Матрос продолжал бить, будто этот нацист и был корнем зла, словно в нем и была война.

Серж оттащил обезумевшего и обессиленного Матроса от кровавого трупа.

— Пойдем, брат, он уже мертв. А нам надо домой.

Всю обратную дорогу Матрос не произнес ни слова, глядя через окно на багровый закат, пытаясь найти в нем свое успокоение. Пытаясь найти себя.

Брат был спасен. Его доставили в больницу, а Матрос поехал домой. Весь день он был в состоянии морального и физического напряжения, не чувствуя абсолютно ничего. Но сейчас силы покинули ополченца. Никогда еще в жизни он так не уставал, как сегодня. Он упал на матрас и накрылся одеялом, чувствуя полное удовлетворение.

Вселенская усталость пробралась в самые потаенные закоулки души Матроса, и, тяжело закрыв глаза, боец уснул долгим и крепким сном.

Эпилог

Вечер. Конец августа. Матрос со своей семьей сидел за столом и отмечал день рождения сына. Было уже поздно, и всем хотелось спать. Жена с дочкой пошли мыть посуду, а ополченец с сыном остались в зале. На экране компьютера шел клип на песню Гарика Сукачева, в котором была нарезка видеофрагментов Великой Отечественной войны. Молодые моряки шли с оружием в руках на фронт.

— Сынок, — искренне начал Матрос, — посмотри на их светлые лица. В их глазах столько искренности, столько веры в Родину. Столько веры в победу. Посмотри, какая у всех выправка, как все они красивы, — продолжал Матрос, описывая моряков. — Вот за них я и воюю. Им отдаю дань уважения за их подвиги. Они для меня герои. Никто другой. Они построили ту страну, в которой я жил двадцать лет. А их дети и наши отцы эту страну разрушили, хоть и жили на всем готовом. Люмпены и ренегаты. А теперь руками разводят и говорят о том, что война — это плохо. А деды воевали. Деды знали, что такое честь. И мы их наследники, сынок. Нас немного, но пока жив хотя бы один из нас, мы будем бороться за правду, за честь и за свою Родину.

Летняя кампания подходила к концу, и финалом ее стал полный разгром всей восточной группировки украинских вооруженных сил. Вся территория от Донецка до границы с Россией уже была под контролем республики. В последние дни августа был взят Новоазовск. Ополчение подошло к самому Мариуполю, вынудив киевские власти поубавить пыл и пойти на переговоры с целью урегулировать конфликт мирным путем.

Кульминацией унижения государства под названием «Украина» стал парад пленных, который прошел на площади Ленина в Донецке в августе, на двадцать четвертый день — день независимости некогда единой страны.

Летняя кампания показала, что горстка людей с общей великой идеей и небольшим количеством патронов могут пойти против воли целого государства. Летние бои доказали, что русский народ не поставить на колени. Русский народ непобедим.

Матрос чувствовал глубину переломного момента в этой войне и удивлялся тому, как за считанные недели ситуация на фронтах повернулась в другую сторону. Он не разделял мнение о том, что нужно вести переговоры, но он был всего лишь обычным бойцом.

На улице стоял солнечный сентябрьский день. Дома никого не было, а Матрос, находясь еще на больничном, мог позволить себе быть за пределами расположения своего подразделения.

Он сел за компьютер и увидел на рабочем столе папку под названием «Война». Боец дважды кликнул по ней мышкой и начал перебирать фотографии, которые накопились за весь период его войны.

Взгляд Матроса задержался на одном из фото, на котором был изображен до боли знакомый ему человек. Несколько секунд ополченец всматривался в фотографию, а затем понял, что смотрит на самого себя.

Фотография была сделана весной, когда Матрос с семьей приезжал, чтобы сфотографироваться у баррикад областной администрации Донецка.

Матрос смотрел на фотографию, а по всему телу пробегала дрожь. Он увидел сорокапятилетнего, слегка наивного человека, который верил, что все образумится, а кровопролитную войну никто не посмеет начать. Он