не сольют нас, дядь. Надо верить. Уже вот шесть лет не сливают, а тут возьмут и сольют?

— Да кто их знает. Воевать не дают. Лишний раз стрельнешь — посадят. Мы минские соблюдаем.

— Значит, надо так.

— Может, надо.

Это был совсем другой человек. Те же руки, то же лицо. Да даже глаза почти те же. Такие же добрые и любящие, потерявшие неуверенность, а вместе с ней и веру во что-то хорошее.

— Знаешь, о чем я мечтаю?

Дядя сделал очень громкий глоток и еще громче выдохнул, прежде, чем продолжить.

— Хочу освободить свой родной город, вернуться домой на бэтээре, поставить наш флаг на городской администрации и прийти к родителям с победой. А потом съездить в Славянск.

Тоска по дому была еще более горькой, чем сваренный кофе. Дядя вновь закурил. А я погрузился в воспоминания о тех девяти днях, когда крестный считался пропавшим без вести. Шансы на то, чтобы увидеть его вновь, были равны примерно одному проценту из ста. Вот живет человек с тобой рядом всю жизнь. И ты знаешь, что он есть. Вы можете не видеться месяц, полгода, год, но ты знаешь, что рано или поздно он зайдет в гости, отец сделает ему кофе, они поболтают сперва о политике, потом об истории, обсудят детали какого-то сражения Великой Отечественной, покурят в коридоре, и дядя пойдет по своим делам. Но однажды приходит осознание, что ты, возможно, потерял этого человека навсегда.

Я ведь тогда поверил в Бога, только никому не сказал. На третий день было так тяжело, что я нашел молитву и начал читать. Прочел один раз, затем еще. Покрестился зачем-то. А правильно ли? Вроде бы да. На пятом прочтении стало легче. И я начал делать это каждый день. Утром читать молитвы, а вечером плакать. А затем снова читать. На десятый день отцу позвонили и сказали, что крестный жив. Спасибо, Боже.

Тогда и зародился мой интерес к духовным познаниям, которые привели меня к покаянию. Дернул же черт прочесть ту книгу. А теперь все, хочется просить прощения у всех, кому насолил, с кем был нечестным и на кого поглядывал свысока, и то одним глазом. Начав с друзей и знакомых, я очень долго избегал тех, кому действительно был обязан. И вот я здесь, сижу перед крестным, ломая себя, превозмогая боль, но понимая, что будет больнее, если продолжу носить в себе это.

Слово за слово, и я принял неизбежное. Где-то так издалека, немного украдкой, я нашел правильные слова, чтобы зацепиться за воспоминания, расковырять их, разрезать и сказать дяде спасибо.

«Представь, что остался последний день, а ты так и не сказал самого важного».

И я представил.

«Представь, что человека уже нет среди живых, а ты так и не сказал ему, что любишь, не попросил прощения. Поставил гордость на пьедестал и сдуваешь с нее пылинки».

Время шло к комендантскому часу, но я продолжал подбираться к главному. Дышать стало тяжелее.

— Я хотел поговорить с тобой, дядь.

— Ну.

Уставшие добрые глаза военного смотрели на меня.

— Дядь, ты с детства заботился обо мне. А я ни разу не сказал тебе спасибо. Считал себя лучше тебя, осуждал тебя, насмехался. Я так благодарен тебе за все, что ты сделал для меня.

Дядя продолжал смотреть, ожидая развязки. Сдерживать дрожащий голос стало невыносимо.

— Прости меня, пожалуйста.

Слезы перестали повиноваться мне, а ком начал прорываться из груди. Было больно, но боль несла за собой очищение, в котором я так нуждался.

— Сына, да ты чего?

— Я так люблю тебя, дядь. Я так переживал, когда ты был в плену. Мы ведь не знали, что с тобой и как. Верили до последнего, но уже мысленно похоронили тебя. Мне было так страшно тебя потерять. Прости меня.

— Сына, любимый.

Мужчина обнял двадцативосьмилетнего юнца.

— Ты ж для меня как родной сын.

Я рыдал. У крестного же едва намокли глаза — он сдерживал порыв нежности, за которым таилась любовь.

Мы проболтали еще около часа. Дядя вспоминал яркие моменты из моего детства, а я слушал и улыбался. Впервые в жизни я спокойно смотрел ему прямо в глаза и чувствовал, что между нами нет преград. Я ушел под самый комендантский час, испытывая долгожданную легкость на душе. Крестный наблюдал за мной в окно. В его взгляде читалась не то благодарность, не то ощущение уюта и тепла, о которых он забыл в далеком 2014-м году.

Сергей Агранович. Командир второй роты ОРБ «Спарта». Позывной «Водяной». Мой крестный. С самого начала он встал на защиту Родины, перевернув во мне представление о том, что значит быть мужчиной. Оборонял Славянск, прошел самые тяжелые бои июля 2014-го года, выбрался из плена, в 2015-м году участвовал в штурме донецкого аэропорта и после все восемь лет оставался в строю тех, кто до последнего в глубине души верил: Россия придет и вновь станет великой.

Мой дядя погиб 20-го апреля 2022-го года в боях за Авдеевку. До последнего дня он оставался верным себе, батальону, Донецку, России.

Дядь, я знаю, что ты слышишь меня. Нам всем тебя очень не хватает. И я не знаю, как бы смог жить дальше, если бы не сказал тебе тогда все самое важное, что должен был и хотел. Я тебя очень люблю.