Она выпрямляется, поднимает подбородок, оценивая свои маленькие кулачки.

― А теперь покажи мне, как защититься от мужчины.

― Мужчины? Леди Сабина…

― Должно же быть что-то, что я могу сделать. Ты хочешь сказать, что я должна просто смириться, что мужчина сильнее?

Она уже намекнула, что я не отношусь к ее безопасности серьезно, поэтому я хочу дать ей то, что она хочет. Она такая маленькая, что даже мысль о том, как легко ее может одолеть любой головорез, вызывает у меня гнев.

― Твоей силы недостаточно, поэтому тебе придется использовать подручные средства, имеющиеся в твоем распоряжении. Ты можешь попросить о помощи животных, которые кусаются и жалят. Воспользуйся этим.

― Использовать животных? ― Ее лицо бледнеет. Она решительно машет головой, отклоняя мое предложение. ― Нет. Я не могу.

Мне требуется минута, чтобы понять.

― А. Мертвая дикая кошка. Понятно. Ты не хочешь подвергать риску других животных, так?

По ее лицу пробегает боль.

Догадавшись, что прав, я уверенно говорю:

― Значит, надо найти способ отрастить тебе когти.

Она встречает мой взгляд, заинтригованная.

― Как?

Я достаю из кобуры на бедре свой охотничий нож. Это широкий десятидюймовый клинок с тяжелой латунной рукоятью, подаренный мне лордом Райаном в качестве приза, когда я убил волка, напавшего на одну из призовых лошадей Валверэев.

Я сжимаю рукоять в ее маленькой ладони.

― Эта рукоять была сделана для моей руки, а не для твоей. Когда мы прибудем в Дюрен, я сделаю для тебя клинок подходящего размера. Что-нибудь маленькое и в ножнах, чтобы ты могла спрятать его под одеждой.

― О, ― тихо сказала она, обхватывая пальцами латунную рукоять. ― Я не смогу тебе заплатить.

Заплатить мне? За то, что она будет в безопасности? Я бы заплатил ей тысячу монет, если бы она только пообещала всегда держать при себе клинок. Даже пройдя вместе через половину Астаньона, она, похоже, так и не поняла, что я существую, чтобы служить ей, а не наоборот.

Я тихонько смеюсь.

― Считай это свадебным подарком.

Она бросает на меня противоречивый взгляд.

― Не многие ассоциируют свадьбу с клинком. ― Она играет с острием лезвия, нежно прижимая его к месту, напротив моего сердца. ― Но я согласна.

У меня перехватывает горло. Потому что мы одинаковые, думаю я. Оба брошены. Оба вынуждены выживать самостоятельно.

Такой девушке не нужны рубины и золото. Ей нужны когти.

Она слегка надавливает на кончик ножа, натягивая, но не повреждая мою кожу.

― А что, если, когда мы доберемся до Сорша-Холла, у меня не будет клинка? Мне кричать?

― Хм, ― замялся я, не желая сразу отвергать ее идею. Да, верно. Вероятность того, что в Сорша-Холле кто-то откликнется на крик о помощи, столь же низка, как встреча с облачными лисами. Сорша-Холл ― это не благонравный монастырь, наполненный тихими молитвами и благовониями. Крики ― это гребаная повседневность. В бальном зале постоянно происходят спортивные бои, не говоря уже о стонах из спален.

― Переключи его внимание, ― говорю я вместо этого. ― Это лучший вариант. Отвлеки внимание нападающего и беги.

Она выравнивает свою стойку, как я ее учил.

― Вот так?

Она поднимает кулак, готовая к новому удару, но я колеблюсь, оглядывая ее изгибы под безразмерной футболкой.

― Я не хочу оскорблять твои чувства, миледи, но зачастую есть только одна причина, по которой мужчина нападает на девушку, которая выглядит как ты. Он, скорее всего, сможет одолеть тебя физически, но такое нападение сделает уязвимым и его.

Ее щеки приобретают красивый оттенок розы, когда она улавливает смысл моих слов, и она медленно опускает кулаки, но сохраняет яростную стойку. Сухим, ровным голосом она говорит:

― Хорошо.

― Хорошо?

― Покажи мне.

В моей груди расцветает предвкушение. Я и так прикасался к невесте своего господина во время этого спарринг-урока гораздо больше, чем положено, а теперь она просит еще?

Я могу сколько угодно говорить себе, что это ради ее безопасности, но это не значит, что я не буду рад любой возможности ощутить прикосновение ее мягкого тела. Я просто теряю рассудок от того, как сильно мне нравится прикасаться к ней. Мужчина получше ответил бы ей, что сказанного достаточно, и она может продолжить занятия с мужем.

Но я не лучший мужчина.

― На землю, ― приказываю я.

Она с готовностью подчиняется, опускается на колени, не сводя с меня круглых глаз. Затем садится и откидывается на локти в покорной, открытой позе, выжидательно глядя на меня сквозь длинные ресницы.

Черт. Меня уже можно повесить за похотливые мысли, что пронеслись в моей голове, когда я увидел невесту своего хозяина, лежащую вот так на земле передо мной.

С пересохшим горлом я опускаюсь на колени, обхватывая ее талию одной рукой. Она на расстоянии поцелуя от меня, ее губы приоткрыты, дыхание учащается и сбивается.

Я хрипло говорю:

― Мужчина, особенно возбужденный, наиболее уязвим в паху. Именно там стоит попытаться причинить ему боль. Он знает, что ты будешь сопротивляться, поэтому будет начеку. Лучшее, что ты можешь сделать, ― это успокоить его. Не борись с ним ― по крайней мере, поначалу. Пусть он думает, что ты сама этого хочешь.

Она задумчиво хмурится при этом предложении. Отвращение сквозит в ее голосе:

― Ни один мужчина, который хочет кого-то изнасиловать, не поверит, что женщина этого хочет.

О, маленькая фиалка, думаю я, вспоминая все мерзкие разговоры, которые я подслушивал в армейских казармах. Ты не знаешь мужчин.

― Он поверит, ― мрачно клянусь я, так серьезно, что хмурость исчезает с ее лица. ― Мужчины обладают поразительной способностью лгать самим себе, если они хотят в это поверить. Заставь его думать, что ты этого хочешь, а потом, когда он