Вращаясь и кувыркаясь в полете, он унесся прочь, а приземлившись на спину, стал тупо смотреть, как вокруг проносятся и падают самые неожиданные предметы: посуда, обувь, горящие скатерти, какие-то лохмотья, куски, обломки… чья-то беззубая голова.

Он сел, дивясь тому, что взрывной волной его не убило, не размазало по асфальту. Вторым сюрпризом оказался пистолет, не оброненный при полете, а намертво стиснутый в правой руке. Третьим удивительным обстоятельством было то, что вокруг царила почти полная тишина.

В этой тишине из дыма выбежала молодая женщина с дымящимися волосами и спиной. Одета она была только в белую блузку и узкую черную юбку, мешающую ей бежать. Колготки на ней были подраны. По неизвестной причине она не кричала и не звала на помощь. Во всяком случае, рот ее был закрыт, а губы — плотно сжаты. Сам не зная, по какой причине, Геннадий Ильич бросился не к своей машине, а к девушке.

— Ложись! — крикнул он ей, не слыша собственного голоса.

Она не подчинилась, а попыталась бежать дальше. Пришлось повалить ее и обсыпать снегом, чтобы погасить тлеющие волосы и блузку.

Женщина вырывалась, силясь встать. Из дымовой завесы, образовавшейся на месте «Терека», выскочили двое осетин и побежали к ним. Геннадий Ильич вытащил пистолет, сунутый в карман, и уложил обоих, одного за другим. Выстрелы прочистили его ушные раковины, слух вернулся к нему.

— Сейчас будут другие! — предупредила женщина. — Они за мной гонятся.

Ее голос звучал глухо, как если бы она находилась внутри невидимой коробки.

— Побежали! — крикнул Геннадий Ильич.

Он затолкнул спасенную в «шкоду», сам собирался сесть за руль, когда услышал треск. Это были выстрелы. Стреляли в него. Геннадий Ильич повернулся и всадил две пули в человека, которому мешал целиться горящий на нем пиджак. После этого он плюхнулся на водительское сиденье и помчался прочь.

— Быстрей! — приговаривала женщина. — Быстрей, пожалуйста.

От нее веяло гарью и лихорадочным возбуждением. Геннадий Ильич посмотрел на нее скошенным глазом:

— Тебя как зовут?

— Ольга, — ответила она.

— Вот что, Оля. Ты сиди спокойно и не кричи под руку, договорились? Быстрее нельзя, на пост нарвемся или в аварию попадем. У меня скаты лысые.

— Какие? — не поняла Ольга.

— Стертые, — пояснил Геннадий Ильич. — На них быстро ехать нельзя. Но ты не волнуйся, мы от них оторвались.

— Вы уверены?

Он снова покосился на нее. Хоть и перепачканная, с размазанной косметикой, она была симпатичной. Каштановые волосы ровно подрезаны на уровне ушей, скулы четкие, глаза длинные.

— Что ты натворила? — спросил он, свернув с шоссе на кольцевую развязку.

— Ничего я не натворила, — буркнула она. — Был взрыв. Я испугалась и побежала.

— Понятно, — кивнул Геннадий Ильич. — Три бандита хотели убить тебя за то, что ты испугалась взрыва и побежала. Обычное дело. Так бывает сплошь и рядом.

— Высадите меня, — потребовала Ольга нервно.

— Раздетую? На дороге?

— Ну и пусть!

Она нравилась Геннадию Ильичу все больше. Он усмехнулся.

— Лучше спроси меня о чем-нибудь. Неужели у тебя нет ко мне вопросов?

— Каких вопросов?

— На твоем месте я, наверное, поинтересовался бы: откуда у вас пистолет и что вы делали с пистолетом возле ресторана, к взрыву которого я причастна.

— Ни к чему я не причастна! Остановите машину!

Ольга приоткрыла дверцу на ходу. Геннадий Ильич закончил разворот и увеличил скорость до пятидесяти километров в час. Теперь они ехали в обратном направлении.

— Чувство ответственности мне не позволяет бросить тебя в этом безлюдном месте, — сказал Геннадий Ильич. — Если хочешь, я могу высадить тебя там, где подобрал.

— Я так и знала! — воскликнула Ольга. — Вы спасли меня лишь затем, чтобы шантажировать!

— И это вместо благодарности? Я, между прочим, трех человек убил из-за тебя. И теперь меня мучают угрызения совести.

— Что-то не похоже, — сказала она, присмотревшись. — Вы выглядите весьма довольным собой.

Геннадий Ильич помрачнел.

— На самом деле нет, — произнес он. — Я очень недоволен и зол. В том числе на тебя.

— За что? — удивилась Ольга.

— Ты мне помешала убить одного негодяя.

— Рахмана?

Он оторвал взгляд от шоссе, чтобы посмотреть на нее внимательнее.

— Откуда ты знаешь?

— Кого же еще, раз вы возле «Терека» отирались. Я вас видела в окно. Вы притворялись строителем, да?

Геннадий Ильич скользнул взглядом по ее рваной одежде.

— А ты была официанткой, нет?

Впереди темнел столб дыма, вокруг которого носились то ли птицы, то ли клочья сажи.

— Не помню, чтобы мы переходили на «ты», — произнесла Ольга сухо.

— Тогда у тебя очень скверная память, — заметил Геннадий Ильич. — Ведь это произошло всего несколько секунд назад.

— Это вы так флиртуете?

— Это я так успокаиваю нервы.

Они одновременно повернули головы вправо, чтобы вобрать взглядами сцену с горящим рестораном и площадкой вокруг него. Из-за этого «Шкода» чуть не врезалась в пожарную машину, пронесшуюся перед самым капотом. Навстречу по шоссе, гудя и завывая, мчались машины полиции и скорой помощи.

— Когда Рахман был жив, он никому не был интересен, — процедил Геннадий Ильич. — А теперь вон как все всполошились.

— Это я его подорвала, — неожиданно призналась Ольга. — Мне было за что.

— Не сомневаюсь. Мне тоже было. А ты все испортила.

— У меня было право не меньше вашего! — запальчиво заявила она.

— Возможно, — сказал Геннадий Ильич. — Но я все равно на тебя сержусь. Куда тебя отвезти?

Ольга не ответила. Она думала.

Минувшим летом Ольге исполнилось тридцать три года. Будь она мужчиной, не обошлось бы без тостов «за возраст Христа» и тому подобных глупостей. В случае с Ольгой этого не произошло. Уже хотя бы потому, что она никогда не праздновала свой день рождения. Принципиально.

Так повелось с детства, которого у Ольги, по существу, не было. Она приучилась утаивать свои дни рождения в детском доме, где старшие девочки отнимали у нее конфеты, печенье и яблоки, полагавшиеся именинникам. Находись Ольга там одна, она бы никогда не сдавалась без боя. Но с ней росла младшая сестренка, которая имела обыкновение вступаться и на которой отыгрывались потом в холодной спальне или в обшарпанных коридорах детского дома.