– Трусиха, Саша, – хриплый шепот и низкий смех Крестовского теплой волной прокатывается по моему позвоночнику и электрическим разрядом опоясывает бедра. – Я подожду, пока ты будешь готова.

К чему? Зачем? Любопытство меня гложет, но я давно усвоила урок, который мне когда-то преподала жизнь, – не задавать вопросы на которые ты не готова получить ответы. А я не готова. Потому что чувствую, что это о личном и интимном. Вести на эту тему беседы с Крестовским чревато взрывоопасными последствиями, а я ещё не отошла от предыдущей вспышки.

Стас подводит меня к высокому столику и делает знак официанту:

– Ты же ничего не ела с обеда, – говорит он, подталкивая ко мне тарелку с закусками. – А шампанское на голодный желудок – не самая лучшая идея.

– Не самая лучшая идея была соглашаться на все это, – возражаю тихо, но мужчина слышит.

– Считаешь? А мне так не кажется, – Крестовский отправляет в рот небольшую тарталетку с икрой и скользит по моему лицу задумчивым взглядом. – Я был прав насчет прически. Красиво.

Щеки от его комплимента тут же обдает кипятком, и я даже забываю колкость, которая вертелась на языке до этого момента.

– Ты, кажется, хотел меня кому-то представить, – сиплю я, в отчаянной попытке сменить тему, перевести фокус внимания Стаса на что-то другое, чтобы он перестал смотреть на меня так… Так, будто пока я жую и глотаю канапе, он готов проглотить меня.

Это срабатывает. Мгновение Крестовский трет переносицу, а потом переводит взгляд куда-то мне за спину.

– Представлю, когда поешь.

На этот раз любопытство пересиливает желание ему во всем противоречить. Я быстро закидываю в рот еще несколько миниатюрных бутербродов, и промокнув рот салфеткой, говорю:

– Я поела.

Стас скептически приподнимает брови, явно не впечатленный объемом пищи, которая попала в мой желудок, но не спорит. Снова подхватывает меня под локоть, словно это самая естественная вещь на планете, и тянет навстречу своей матери, которая о чём-то беседует с привлекательной седовласой женщиной.

– Chiao, Аличе, – здоровается Крестовский с женщиной, на секунду прижимаясь к ней своей щекой, и продолжает уже на английском, который я знаю на достаточном для неформального общения уровне. – Мама говорила тебе об Александре.

– О, очаровательно, – отзывается она с сильным итальянским акцентом, с интересом разглядывая меня. – Приятно познакомиться, Александра. Ирина сказала, вы рисуете. И неплохо.

Я смущенно перевожу взгляд с Аличе на Стаса, потом на его мать, которая мне ободряюще подмигивает.

– Приятно познакомиться с вами, Аличе. Я рисую, но не что-то выдающееся.

– А скромность в этом деле только мешает, хотя и вносит приятное разнообразие, – с усмешкой говорит женщина. – Ирина бы не стала рекомендовать тебя, если бы твои работы ее не впечатлили.

– У Аличе своя галерея в Милане, – вступает в диалог Ирина Вячеславовна. – Мне кажется, твои картины могли бы ее заинтересовать. Все, кроме реки, ее я уже присмотрела для своей гостиной.

Я потрясенно вспыхиваю. И от оценки моих работ и оттого, что мать Стаса готова повесить их рядом с оригиналами импрессионизма.

– У меня с собой ничего нет, только несколько фотографий…

Аличе тянется в миниатюрную стеганую сумочку на своём плече и выуживает оттуда визитку.

– А мы и не спешим никуда. Настолько я поняла, ты сейчас на отдыхе, – женщина стреляет взглядом в стоящего рядом со мной Стаса. – Пришлешь мне фотографии картин по электронной почте, когда будет возможность. А потом обсудим, что из этого может получиться.

– Спасибо, – говорю искренне.

– А пока и не за что, – отзывается женщина. – Оставим вас, молодежь, развлекайтесь.

Ирина Вячеславовна и Аличе удаляются в сад, а я поворачиваюсь лицом к Крестовскому.

– Зачем это все? – говорю резко.

– Не понимаю о чем ты.

– Прекрасно понимаешь. Это ничего не меняет. Через пять дней я уеду.

– А как это соотносится с тем, что твои картины впечатлили маму настолько, что она поделилась этим со своей близкой подругой, у которой, по счастливой случайности, есть своя, очень популярная, кстати, галерея и клиентская база в тысячу фамилий?

– Мне это не нужно.

– А что тебе нужно, Саша? – внезапно жестко произносит Стас. – Быть зависимой от человека, который в критической ситуации готов поставить тебя на кон и проиграть?

От этих жестоких в своей откровенности слова я чувствую себя так, словно он меня ударил. Краска сползает с моего лица. Я пошатываюсь на высоких каблуках, но Стас уверенно кладет руку мне на талию, не позволяя опозориться.

– Хватит прятать голову в песок. Твоя гордость в данной ситуации совершенно неуместна, – говорит Крестовский спокойнее, но смотрит так, что коже от затылка до кончиков пальцев покрывается мурашками, а ладонь на моей талии ощущается особенно интимно и горячо. – Мне свои картины ты не показывала, поэтому мне сложно судить по нескольким наброскам, которые я видел в блокноте, но мама считает, что у тебя талант. Не стоит отказываться от прекрасного шанса – второго у тебя может и не быть.

– Ты сейчас говоришь только о моих картинах? – вместе с судорожным вздохом вырывается у меня провокационный вопрос.

Губы Стаса трогает чувственная улыбка. Глаза темнеют, как небо перед грозой.

– Я, Саша, говорю сейчас о всех сферах жизни. Вторые шансы на дороге не валяются – это я тебе как бизнесмен гарантирую. А как человек с опытом чуть больше твоего ещё добавлю: когда чего-то очень хочется, то можно.

– А если я не хочу? – говорю тихо, облизывая внезапно пересохшие губы.

– Ещё как хочешь, – рука на моей талии чуть сжимается, вместе с этим судорожно сжимается что-то у меня в животе. – Просто пока трусишь признаться в этом даже самой себе. Но я умею ждать. В личных делах, правда, еще не приходилось, но тем интереснее, – Стас наклоняется ко мне ближе, окутывая своим горячим мужским запахом с пряными нотами одеколона, и шепчет почти касаясь губами моего уха. – Что-то мне подсказывает, ожидание мое будет вознаграждено.

Задохнувшись от его слов, я потрясенно смотрю на мужчину. Глупо делать вид, что я не понимаю подтекста его слов, еще глупее – доказывать, что я смогла остаться абсолютно равнодушной к его бьющей через край мужественности. Крестовский взволновал меня, заставил сомневаться в себе, в своих взглядах на то, что правильно, а что нет. Наглый, самоуверенный, самодовольной тип, который считает, что имеет право распоряжаться жизнями людей… Кто дал ему его? Я не давала.

– Не злись, Саша. Все, что я сказал – правда, ты же сама это знаешь, – говорит он мягко. – На правду нельзя обижаться. Пойдем лучше потанцуем.

Крестовский берет меня за руку. На контрасте с моими холодными пальцами его – горячие и успокаивающие. И хотя какая-то часть меня готова протестовать против подобного самоуправства, другая – измученная и уставшая – жаждет сдаться. Мама любила повторять, что быть сильной всегда не получится. Может быть, сейчас мое время, пусть недолго, но побыть слабой. Тем более, что Стас во многом прав. И только моя гордость мешает мне сказать ему, что я с ним согласна.