– Славка около брата в больнице вместе с ментами сидит, контролирует. Жрать хочу, а свои денежки дома забыл. Мы, Насть, твои тратить будем.

Мне осталось только пожать плечами.

Виталика сразу услали в магазин. Второй охранник, обтекаемо огромный, копошился на четырехметровой кухне, пытался соскрести с тарелок присохшую еду. Наивные, они, верно, думали, что привезенная Анастасия Николаевна будет тут драить тарелки и жарить-парить.

– Вадим, хватит курить, уже в горле першит. Объясни мне мои перспективы. Что вам всем от меня и Леши надо?

– Деньги, Настя, деньги, – нежно произнес Вадим.

– Деньги! Суетню и озлобленность рождают большие материальные ценности, потому что пробуждают самые страшные человеческие качества – черную зависть и иллюзию безнаказанности за грехи. – Такую сентенцию выдала я. Ни разу не запнувшись.

Вадим уронил пепел мимо пепельницы:

– Сама додумалась?

– Сама. По танцам скакать не было возможности, приходилось проводить время или в кроватях снизошедших до меня однокурсников, или за философской книгой. – Я поправила плед на ногах. – Второе случалось гораздо чаще.

– Короче, Насть, дело такое. – Смяв пустую сигаретную пачку, Вадик рассмотрел на просвет одну из купюр, что я забрала из дома. – Типографию Леха твой организовал под руководством покойной Кати.

– Валюту печатали?

– Изо всех сил и в больших объемах. – Вадик изобразил руками «большие объемы». – А для этого много чего надо. Полиграфия высшего качества, платы купюр, особая бумага, фольга, нитки, специальные краски, оборудование. Доставить все в одно место, наладить процесс и не засветиться… это высокий класс, это дорогого стоит.

– А сбыт?

– Сбыт такого уровня фальшивок трудности не представляет. Они, по сути, не фальшивые. Эти деньги в любом банке менять можно – от настоящих отличит только экспертиза.

– Это я уже слышала. Тогда в чем же их фальшивость, зачем их так страстно пытаются уничтожить?

– Насть, ты вроде бы девочка с высшим образованием, должна знать, – с сожалением посмотрел на меня Вадик. – Государство выпускает определенное количество денежной массы, в соответствии со своими ресурсами и валовым национальным доходом. Если массу денег уменьшить – происходит дефицит наличных денег. Если денежную массу увеличивать, не обеспечивая напечатанные купюры ростом дохода страны, то получается чисто инфляция. Даже для Европы это опасно…

– Вадик, престань мне читать лекцию по азам экономики. – Я отодвинула переполненную пепельницу подальше от себя, на другой конец стола. – Ты мне объясни, почему наша милиция так переживает? Фальшивые доллары и евро не нашу экономику подрывают.

Вадим закурил следующую сигарету.

– У них договор с Интерполом. Но, думаю, менты тоже не самые последние идиоты, могут эти деньги оставить у себя на технические средства для нормальной работы.

Я вздохнула:

– Скорее бы уж эту типографию нашли и отстали бы от меня.

– А у меня, Настька, мечта, – по-свойски признался Вадик. – Имел бы я такую типографию в тихом месте, печатал бы потихоньку денежки и особо не вылезал, жизнью бы наслаждался.

Вадим мечтательно смотрел в потолок. Чисто ребенок, честное слово.

В коридоре затопал Виталик, пытаясь войти в дверь вместе с четырьмя пакетами продуктов, купленных на мои деньги. Я откинулась на спинку дивана, вытянула ноги.

– Пока ты еще не совсем озверел, хотя бы покорми меня, милый Вадим, – голосом утонченной аристократки приказала я.

Послушался.

Поужинали в тишине. Мужчины ели молча, старались особо не чавкать. Несколько раз звонил телефон, и Вадим уходил в ванную разговаривать. Вскоре он уехал, и я осталась с Виталиком и Серым – второго, оказывается, звали Серый.

Без Вадима стало спокойнее. На ужин мы наварили два килограмма креветок и ели их под хорошее пиво, разговаривая обо всем на свете. Ребята оказались неплохими и даже знали приличные анекдоты.

После ужина я попросила выдать мне любую книгу, которая могла находиться в этой квартире, начала читать и уснула.

В десять утра во входную дверь принялись звонить и даже треснули пару раз кулаком:

– Васька, гад похмельный, открывай, мы видели, у тебя вечером свет горел! Ты нам подъезд не позорь, зассанец подзаборный!

Серый приподнялся с матраса на полу и посмотрел почему-то на меня.

– Кто такой Васька? – спросила я.

Из спальни сонный голос Виталика пояснил, что Васька – это тот алкоголик, который сдал ребятам квартиру. Серый выслушал информацию и тут же откинулся обратно на матрас, досыпать.

Но сильно недовольная подъездная общественность продолжала биться в запертую дверь.

Серый босиком дотопал до входной двери, посмотрел в глазок, вернулся, потирая нога об ногу. Виталик, выскочивший из кровати в одних трусах, ждал его, стоя возле меня:

– Ну?

– Там вот такая бабища, рядом с нею немного поменьше, и обе стучат ногами и руками, боюсь, дверь сломают.

Через дверь слышался истеричный женский голос:

– Васька, открой! Нету нашего терпежа на твои безобразия! Не хочешь сейчас говорить, мы тебя в милицию сдадим. Нет! Мы тебе сюда милицию вызовем! Мы весь подъезд в свидетели возьмем!

Пока Виталик растерянно топтался, решая, что первым делом сделать, Серый набрал телефон, доложил Вадиму ситуацию. Получив указания начальства, он сам заорал в дверь:

– Кончай базар, женщины! Сейчас открою, только штаны надену.

Открыв дверь, Серый запустил в квартиру двух теток гренадерского телосложения. Тетка поменьше рассмотрела его со вниманием и сообщила другой:

– Не Васька.

– Ежу понятно, что не он, – заявила та, что побольше и, оттерев подругу, выдвинулась на середину. – Где наш местный гад?

Серый натягивал свитер, на теток не смотрел.

– Чего надо? Говорите быстрее. Хозяина нет, уехал на время к сожительнице своей.

Очень большая тетка повернулась к просто большой и запричитала:

– Это что же, а? Мы морим. Мы постоянно морим, а им плевать? Как жить? Где гигиена? Ты посмотри, Анька, в какой вертеп они тут все превратили! Полы не помыты, на столе бедлам, блядь какая-то в кровати прячется. Срам!

Виталик, одетый и даже причесанный, вышел из второй комнаты и попытался утихомирить теток:

– Ну хватит. Мы в своей квартире что хотим, то и делаем.

– В своей квартире? У тебе прописка есть? Покаж прописку, собутыльник! Да у нас дом всегда был высокой культуры быта. А теперь по нему из Васькиной квартиры вся гадость расползается!

– Кто расползается? – тихо переспросил Серый.