Хлопнула дверь. Эльза выдохнула, встала и резким шагом подошла к активно жестикулирующему Альберту. Снова в бешенстве сдернула скотч.

— Что?

— Ауч! Нежнее! Вы меня так вообще без растительности оставите! — завопил Альберт.

— Ничего, отрастет.

— Мне теперь называть вас Лукреция Борджиа?

— Молодец, книги читаешь, — Эльза перешла на «ты». Похоже, с этим стервецом они были одного поля ягоды.

— Что еще остается делать бедному художнику в глуши?

— Хм. Про бедного, допустим, ты загнул.

— А ты меня поразила в самое сердце. Надо же, наркотики?

— Заткнись.

— Нет, скажи, ты правда засадила собственного любовника вместо себя в тюрьму?

Не желая продолжать разговор, Эльза снова схватила скотч и заклеила Альберту рот, затем выбежала из подвала, подошла к Коротышке и крепко обняла.

— Умница, милый. Разыграл как по нотам. Теперь станет легче.

— Может, надо было попросить врача? — Коротышка не был так уверен в успехе мероприятия.

— С ума сошел? Врача ты историями про любовь не купишь. В порту нас ждет яхта, там будет врач. Надо только туда добраться. Эта дурочка принесет все, что нужно. Надо еще немного потерпеть. Давай я пока сделаю перевязку.

Она осторожно задрала брючину и чуть не закричала от ужаса. Нога почернела, появились пузыри, полные гноя. Она надавила на один из них, и Коротышка завопил от боли. Эльза закусила губу, чтобы не закричать вместе с ним, но в отличие от него от отчаяния. Гангрена. Сепсис. Смерть. Нет, только не это!

Она подняла глаза. Коротышка в ужасе смотрел на свою ногу.

— Что это?

— Осложнение.

— Это же гангрена?

Эльза кивнула. У парня на глаза выступили слезы.

— Я умру.

— Нет, но… ногу, возможно, придется ампутировать.

— Нет! — завопил он.

— Что значит «нет»?

— Я не дам отрезать себе ногу!

— Ну что значит «не дам»? Лучше умереть? — Эльза немедленно начала раздражаться. Иногда Коротышка был действительно невыносим.

— Да! — Он попытался отдернуть ногу, чтобы оказаться как можно дальше от рук Эльзы, но снова закричал от боли.

— Не неси ерунды. Мы сделаем тебе лучший протез, от ампутации еще никто не умер, а вот от гангрены вполне можно отбросить тапки!

— Нет, нет, я не дам тебе резать ногу! — Коротышка забился в самой настоящей истерике. — Пойдем сегодня же, завтра будем на яхте, там доктор поможет, — горячо заговорил он.

Эльза поднялась. Голова шла кругом от всего происходящего, и истерика Коротышки не вызывала сочувствия, а лишь действовала на нервы. Сейчас она чувствовала себя хирургом. Доктором, готовым отрезать лишнее пациенту, причинить ему боль ради его счастливого будущего. Возможно, сейчас он ее возненавидит, но потом будет обязательно благодарить! Надо было действовать без промедления.

— Иди, — спокойно сказала она.

— Что? — Коротышка вынырнул из потока разрушительных мыслей.

— Иди. Ты сказал, надо идти сегодня, я тебе говорю: иди.

Он внимательно посмотрел на любимую. Впервые в жизни он словно видел ее со стороны, не глазами детской и зрелой влюбленности, а так, как смотрит сторонний наблюдатель. Жестокая серая мышь. Даже Мария, и та вызывала больше симпатии, потому что была доброй и отзывчивой. Ну и что, что глупа. Зато она… человечная. А Эльза человеком не была. Она была биороботом — жестким, умным, прагматичным, действующим по заданной программе. Он поежился. Неужели он действительно любил ее все это время? Или это было отсутствие альтернативы? Она ведь никогда не отпускала его от себя. С того самого дня, как оба научились ходить. В детстве била игрушками других девочек, в школе сидела с ним за одной партой, жила в университете… Да кого он видел кроме нее?

Эльза смотрела на Коротышку с жалостью, не догадываясь о мыслях, которые бродят у него в голове. Он напоминал ей себя семилетнего, когда в порыве игры случайно поцарапал машину отца. Тачку его непутевый папаша любил гораздо больше сына, поэтому наказание обещало быть суровым. Коротышка тогда точно так же разрыдался и все твердил, что надо признаться. Эльза жестко сказала ему — не надо, ведь отец его сурово накажет и наверняка изобьет. Она что-нибудь придумает, чтобы он мог избежать наказания.

Но он не поверил, начал плакать и доказывать, что лучше сказать правду. Мама внушила мальчишке, что за честность ему всегда будет грозить лишь половина наказания. Тогда, двадцать лет назад, Эльза тоже предложила ему пойти и признаться. Она прекрасно помнила, как Коротышка отчаянно колебался несколько минут, но в итоге никуда не пошел. Естественно, попросив ее о помощи. И она помогла.

Сняла машину, стоящую на пригорке, с тормоза, и та покатилась на улицу, где врезалась в другую машину. Увечий, нанесенных железному коню Коротышкой, никто и не заметил.

С тех пор Эльза усвоила — надо дать любимому возможность высказать свои эмоции (в университете их учили, что это важно, хотя она сама была не согласна с этим. Эмоции были разрушительны и никак не помогали решать проблемы). Потом Коротышка успокоится и сделает так, как скажет она. Так это обычно и бывало.

Она сделала шаг назад и молча наблюдала за действиями любимого со стороны. Тот из упрямства попытался подняться. Ему это удалось. Немного побалансировав на одной ноге, он попытался поймать равновесие. В конце концов у него это получилось, затем он попробовал наступить на вторую ногу. Снова закричав от боли, свалился на пол, ощутимо ударившись о столик плечом. Эльза бросилась к нему.

— Отвали! — заорал Коротышка, и она отринула в сторону как ошпаренная. Почувствовала волну собственных эмоций. Нельзя было дать им выйти наружу. Ни в коем случае. Еще не хватало, чтобы она впала в истерику. Эльза сделала несколько шагов назад и поднялась по лестнице в спальню. Ей нужно было побыть одной и подумать, как лучше поступить. В том, что ногу придется ампутировать, сомнений не было. Делать это нужно как можно скорее. Только как?

Больница в этом городе была рудиментом — здесь никто не болел и не ходил к врачам. Стоило проявиться первым признакам заболевания, как больной шел к Монике, чтобы обо всем договориться. Мест на городском кладбище не хватало, мэр все обещал построить новое, но его постоянно что-то отвлекало. Кладбищенские места были раритетом, большой удачей. Для каждого жителя города похороны на старом погосте были самым значимым событием после рождения.

Тем не менее больницу не закрывали. По определенным судебным правилам и процедурам, заключенным должна была предоставляться медицинская помощь, пускай та и была чисто номинальной.

Иванна никогда не бывала в сером низком здании, здорово смахивающем на холодный и бездушный самолетный ангар. Низкое, длинное здание, с окнами в рассохшихся рамах, которые зачем-то одели в решетки. Брать там было нечего. Аспирин да пара обезболивающих средств.