Остолбеневший Роберт смотрел, как Сэм возвращает на место брус.

– Там Мане, Сезанн, Делакруа, Фрагонар, Ренуар, Энгр, Дега, Коро, Рембрандт и, главное, мой Хоппер. Десять жемчужин моей коллекции, плод целой жизни, проведенной в труде, – бесценные шедевры. Надеюсь, они обеспечат Ханне достойное будущее.

– Партизаны в курсе?

– Они нет, а ты теперь – да. Не забудь про наше соглашение.

Октябрь 2016 г., на пути в Балтимор

Самолет летел над Шотландией. Я любовалась в иллюминатор берегом, подточенным волнами океана, потом его заслонило крылом. С момента взлета я держала на коленях кожаный мешочек, сжимая его в руках, как драгоценную реликвию. Кожа вся потрескалась, пряжка не застегивалась. Я внимательно его осмотрела, но внутрь не заглядывала, потому что, должна признаться, боялась читать лежавшее внутри письмо. Я думала о Мишеле, представляя себе, как трудно ему было подсунуть мне записку, опустить этот мешочек в карман моего пальто, ничего не сказав. Он все-таки сделал шаг в сторону от своей обычной прямоты, и это позволяло надеяться, что он идет на поправку. С ума сойти: надеяться, что твой брат становится нормальным человеком, потому что он проявил способность скрытничать и обманывать!

От конверта пахло мамиными духами. Сколько времени она носила его при себе? Закрывая глаза, я представляла, как она его открывает и читает, как я:

Я перечитала письмо. Первые кусочки причудливой головоломки вставали на свои места у меня на глазах. Мама действительно участвовала в создании еженедельника, но не в Англии.

Кем была эта женщина, которая писала маме и называла ее «моя любовь»? Почему мама никогда и словом не обмолвилась о ее существовании? От какого одиночества она страдала и чем мама испортила ей жизнь? О каком сокровище она пишет, кем был Сэм, о каких мучениях идет речь, о какой драме, о какой мести? Каких мертвецов следовало простить и в чем состояло их прегрешение?

Кем бы ни была ныне эта незнакомка, я дала себе слово ее отыскать, эгоистично надеясь, что ее болезнь не особенно прогрессировала с тех пор, как… Я опасливо перевернула конверт – и дала себе слово впредь всегда обращать внимание на марку: она оказалась такой же, как на анонимном письме. У меня на мгновение вспыхнула надежда, что мне писала она, в приступе безумия забыв поставить свою подпись, но нет, почерк был совсем другой.

Это письмо было отправлено три года назад. Если ее память с тех пор ослабла, то память ее сына осталась в целости, так какой же жертвы она от него потребовала? Не держала ли она его в неведении относительно прошлого? Какой он, на кого похож? Сколько ему лет?

Я взглянула на часы. Мне не терпелось приземлиться в Балтиморе, но впереди было еще целых шесть часов полета.

* * *

Сотрудник иммиграционной службы спросил о причине моего приезда. Я предъявила журналистское удостоверение и объяснила, что намерена прославить его город в престижном журнале, где работаю. Сотрудник, уроженец Чарлстона, работавший в аэропорту уже два года, не считал Балтимор достойным прославления. Он угрюмо шлепнул мне в паспорт печать и пожелал удачи.

Час спустя я ввалилась с чемоданом в маленький дешевый отель в двух кварталах от кафе «Сейлорс». В Кройдоне было уже слишком поздно, чтобы звонить брату, но мне срочно требовалось взглянуть на другие письма, о которых он говорил: вдруг я найду в них ответы хотя бы на некоторые вопросы, из-за которых во время перелета не сомкнула глаз? Чтобы как-то скоротать ожидание, я решила прогуляться в окрестностях порта.

Проходя мимо кафе «Сейлорс», я прижалась носом к стеклу, чтобы разглядеть зал. Встреча мне была назначена только на завтра, но во мне проснулась шпионка, которой перед ответственной операцией необходима рекогносцировка.

Вид у заведения был довольно обветшалый: деревянный пол и столы, старые фотографии в рамках на стенах, широкая грифельная доска над стойкой, отделявшей зал от кухни, на ней можно было прочесть меню: устрицы, креветки, крабы, омары и соус дня.