Сьюзен интересуется: А мы думаем, что горчица, навигационная карта, бодрость и вот это Может-поужинаем и Не-гаси-свет, незапертый штурвал, включенное радио и все остальное были намеренными? Чтобы сложилось впечатление, что он случайно утонул?

Так мы и думаем, верно; но не убеждены. Это могло случиться под влиянием минуты, как ты сказала, – хотя на то, чтобы вытащить те грузила и пристегнуть их, ушло б побольше времени. Кстати сказать, читатель, в его полисах страхования жизни не было условия о самоубийстве.

А двойной размер выплаты на случай убийства или смерти от несчастного случая оговаривался?

Не знаю. Итак, мы склонны верить, что Джон Артур Пейсли спланировал самоубийство с тщательностью, чтобы оно выглядело как случайное утопление. Ничто в его подготовке Компанией не научило его тому, что знает любой лодочник Восточного побережья: особенно в теплой воде газы разложения рано или поздно поднимут его к поверхности даже с тридцатью девятью фунтами свинца. Классические бандиты, как мы помним, закрепляли ноги своих жертв в целой ванне цемента. В Карибье ныряльщицкие грузила помогли б: акулы бы пустили его на переработку, не успел бы он всплыть. А у нас в Чесапике – нет.

Я это запомню.

Так я сделал бы это и сам, Сьюз. Только веса побольше: для мужчины моих габаритов как минимум сотня фунтов.

Прекрати.

Я частенько представлял, как иду на переработку местным морепродуктам, из каковых по большей части и состою.

Прекрати, пожалуйста. Значит, мы не думаем, что Пейсли обнаружил глубокого крота, или сам был кротом, или его пустили в расход КГБ или Компания.

В этом мы сомневаемся – неизменно признавая, что отнюдь не невозможны вещи и постраннее. Мы полагаем, что волокита с отпечатками пальцев и кремация в Компании, взломы и все такое – более-менее повседневные провалы, противоречия, ляпсусы, подчистки хвостов и дымовые завесы при его тайной контрактной работе, не связанные с его смертью.

Если это так, то единственные настоящие тайны, по нашему мнению, – это сломанный столик, травмы на шее и тесные трусы.

Столик Фенвику не кажется важным: Сколько всего сломанного и на борту «Поки», и на берегу сам он чинил, а оно только снова ломалось? Складные столики с креплением к переборке особенно хрупки: один тычок от потери равновесия человеком с габаритами Фенна – при умеренном, скажем, волнении или в кильватере проходящего мимо судна – вновь может отковырнуть починенное. Повреждения шеи и отклик миссус Пейсли на фотоснимки вскрытия заставляют задуматься – но мужик неделю провел в воде. На те трусы тридцатого размера мы едва ли способны выдвинуть гипотезу: чьи-то чужие, возможно – сына, примешались в стирке к его вещам и оказались в мешке с бельем, которое он взял с собой в плавание, и пришлось фот де мьё втягивать живот потуже, как иногда вынуждены делать мы, престарелые Лотарио? Трусы остаются тесной тайной. Вопрос же получше может оказаться таким: был ли у этого человека повод для самоубийства за исключением общей тяги к нему уже не молодых мужчин, чья жизнь свернула за какой-нибудь важный угол? Вот тут-то в истории вновь могут объявиться Компания и КГБ. А без них мы с тобой ничего особо загадочного в самоубийстве не нашли.

Сьюзен цитирует Эдварда Арлингтона Робинсона:

А Ричард Кори летним вечерком

Пришел домой и пулю в лоб пустил[73].

Фенвик в ответ: Угу.

Бедный капитан Шадрин! Мы думаем, его сцапал КГБ?

Думаем. У торговцев яхтами на Соломоне и в Аннаполисе в каталогах всегда есть некоторое количество убыточного товара Компании. Шадрин был в Вене предположительно по делам, а не в отпуске. Если не ошибаюсь, городская площадь, с которой его исчезли, – это Штефансплац, у собора. Помнишь?

Сьюзен вспоминает оживленный перекресток: две энергичные улицы магазинов и уличных кафе, смыкающиеся у перестроенного Штефансдома. Где с Кернтнерштрассе – и на Грабен, говорит она.

И мручный чпастик переграбил[74]. До гулагов далеко.

Ох, бедняга. И его жена! Мы можем сменить тему?

Скоро сменим. Мой же последний вопрос таков: Какой, по-твоему, второй вопрос задал наш мистер Джеймз Джизес Энглтон, беседуя с миссус Пейсли при том Хамфри-Богартовом рандеву в баре? Чересчур щекотливый, для того чтобы его печатать в газете?

Сьюзен бы не удивилась, если б этот мужик бил клинья к свеженькой вдове. Ее Ма пришлось смириться с удивительным количеством подобных нахальств с разных сторон, причем дважды в жизни[75]. Но, мало что зная о натуре м-ра Энглтона, помимо пресловутого черного плаща и темных очков, она предполагает, что он спрашивал у нее о документах, касающихся тайной деятельности ее мужа.

Фенвик тоже так полагает – пусть и не понимает, почему такую общую формулировку слишком щекотливо печатать. Нынче в интересах поддержания боевого духа и преданности Компания в некоторых пределах обыкновенно втягивает жен своих сотрудников в свою деятельность. Посему разъезды и разводы могут стать проблематичны – по очевидным причинам, – и проживающая раздельно вдова с настоящим или воображаемым зубом, заточенным на Управление, оказалась бы хлопотной дополнительно. В то же время она также представляет собой определенную небольшую возможность. На нее могут выходить и другие интересующиеся работой ее покойного супруга; Фенн имеет в виду не просто журналистов-расследователей и оппортунистски настроенных литературных негров. Если такая женщина сама не занималась работой Компании или не занимается ею сейчас, ее нынешнее прискорбное положение позволяет ей сослужить службу своей стране, себе лично, даже памяти отца ее детей, – и, вербуя ее, Компания защищает себя. Вот такое предложение действительно было бы слишком щекотливым для печати.

Ладно. Однако Сью вынуждена рассуждать, почему в таком случае миссис П. вообще обеспокоилась упомянуть, что вопросов было два. Несомненно, потому что как непрофессионал в экстраординарной ситуации, пораженная мелодраматизмом рандеву с Энглтоном, она поймала себя на том, что цитирует репортеру его скупую реплику о том, что «у меня к вам только два вопроса». А затем ей пришлось запираться насчет второго.

Это хорошо, Сьюз.

Спасибо. Но мы далеки от целесообразности, Фенн, а такое отклонение от темы про Пейсли было лишь про это. Оно не стало быстрым хирургически точным ударом в смысле повествовательной экспозиции.

Это правда. Однако Фенвик утверждает, что, идя галсами против ветра, мы должны применять иное мерило действенности, нежели когда плывем непосредственно туда, куда стремимся. По его мнению, нам нужно, когда мы искусно вправим это отклонение от темы в нашу историю, лишь добавить, что если читатель решит, будто история исчезновения