Он делает вдох. Или можем обратить мотивы вспять – или скомбинировать их. Или порассуждать так: пусть Компания и невиновна в моем дебютном сердечном расстройстве, сам факт этого события подводит меня к тому, что второе они мне сами устроят. Кто их теперь заподозрит?

Сьюзен заподозрит. Снова расскажи ей, что прогноз доктора Хантера верен.

Фенн клянется, что по крайней мере верно его изложение того прогноза: пятьдесят процентов вероятности того, что Фенну достанется еще один приступ, прежде чем он выработает свою нормальную ожидаемую продолжительность жизни[78] в количестве семидесяти двух лет плюс несколько дополнительных ввиду продолжающегося долголетия его родителей; пятидесятипроцентная вероятность того, что он с этим сроком сравняется или превзойдет его, исключая несчастный случай или рак, и от сердца никаких вестей ему больше не поступит.

Сьюзен интересно: Рак. А Компания?..

Фенн в этом сомневается, хотя и предполагает, что они поглядывают на возможности, напр., рекомбинантной ДНК. Для большинства целей и задач Управления даже скоротечная карцинома едва плетется: жертва может поменять систему ценностей и рассказать все – или суперсуперкодировать супердезинформированную суперкодированную дезинформацию. Глянь: вон шведская подлодка у буев бомбардировочного полигона.

Сью передергивает. Пошли-ка отсюда подальше.

Так мы уже и поступили: наш творческий отпуск в плавании.

Они за нами следили.

Фенн пожимает плечами. Может, кто и поглядывал. Но это вряд ли.

Тот бармен в Канкуне.

Твой друг Антонио в Гваделупе. Потому-то он и не цапнул тебя за титьку при погружении на пять метров; он бы на этом засветился.

Ты серьезно? Сьюзен убирает руку мужа у себя с означенной груди. Нет, ты не серьезно.

Нет.

Все, что ты мне только что сказал, Фенн, – правда, насколько тебе это известно. Я в это верю.

Фенвик тоже. И пусть мы не очень далеко продвинули действие вперед, уж точно слегка стронули с места экспозицию.

Действие, снова заявляет Сьюзен, вовсе не стоит на месте: она ощущает себя на квант ближе к своему возлюбленному, нежели чувствовала прежде.

Ладно. И ни Компания, ни КГБ, ни ФБР, ни мафия всерьез не желают моей смерти.

Откуда ты знаешь?

По зловещей причине, заключающейся в том, что он, не принявший никаких особенных мер по самозащите, скорее всего, не находился бы сейчас тут, на борту милого «Поки» с драгоценной нею, у мыса Кедровый в устье реки Патаксент, и не менял бы курс на триста градусов, если б они хотели его смерти. Он был бы мертв.

Некоторое время мы тихонько идем полный бейдевинд в широкое речное устье между низколежащим мысом Кедровый слева по борту и прекрасным высоким полуостровом справа от мыса Бухтенный до мыса Барабанный. Один галс – ветер сместился к весту – вводит нас в саму реку и в пределы видимости острова Соломона с его северного побережья. На юге его даже по воскресеньям взлетают с Флотской воздушной базы и садятся на нее военные тренировочные реактивные самолеты, вертолеты и разведсамолеты; завтра грохот от них станет непрерывен. Сьюзен, замечает Фенвик, усваивает его последние замечания – не беспечно. Проверяет флюгарку, большим и указательным пальцами подергивает себя за нижнюю губу; темные глаза ее щурятся и расщуриваются, глядя на гнездо верш по правому борту и на большие авиационные ангары по левому. В оркестровке звуковой дорожки спереди теперь рокочет первый серьезный гром: мрачные фанфары к

СРЫВУ У СЬЮЗЕН!

Вдруг она восклицает: Ненавижу свое положение!

Как это? Ветер тут же делается холоднее и вест-норд-вестовее; темнеет вода; оттуда, где гром, выметываются черные кошачьи лапы. Гонка может оказаться напряженной.

Я словно кто-то из тех тронутых баб в фильмах «Крестного отца», что продолжают вести свои нормальные простодушные итало-американские жизни, готовят лингвини, растят бамбини, а их мужья втайне заправляют всеми азартными играми, проституцией и наркотиками в городе. Сижу тут на своей, по сути, добродетельной жопке при простодушной докторской степени, учу студентов отличать трансцендентализм от экзистенциализма, расставляю им запятые, делая вид, будто искусство, нравственные ценности и согласование подлежащего и глагола имеют значение, а мой муж, мой отчим-деверь и их дружки убивают Патриса Лумумбу, свергают Мосаддега и Сальвадора Альенде, отправляют своих агентов подлодкой на Кубу, чтоб у Фиделя Кастро выпала борода, и в отместку убивают нашего собственного президента…

Скажешь тоже, Сьюзен…

Сиди тихо: у меня срыв!

Ладно.

Вы подрываете любое правительство, которое ставит благосостояние своего народа выше «Экссонова», «Ай, Ти и Ти» и «Анаконда-Копперова». Вы врете и жульничаете, подделываете и угрожаете, подкупаете, пытаете и убиваете и учите нечестивые правительства проделывать то же самое гораздо действеннее, нежели им это удавалось раньше. Я не имею в виду лично тебя, но ¡Езукристо, Фенн! Какое право у мужчины, занимавшегося вот таким, на мою нравственно ревностную и в сути своей невинную попу, хотелось бы мне знать, не говоря уже о преданности моего сердца и ума? Целые самолеты, груженные пивом и шлюхами для нунгов![79] О, я знаю – ты мне процитируешь Джорджа Альфреда Таунсенда:

Ярыжка сельский – но с анналами в руках —

докажет:

Отцы отечества бывали нас гораздо гаже[80].

Ты мне напомнишь о грязных трюках Бена Франклина и Томаса Джефферсона, о нравственных бородавках Эйба Линкольна и Вудро Уилсона, ФДР и Мартина Лютера Кинга-мл., может даже – Махатмы Ганди. Возможно, сошлешься на всякое Сартрово про Грязные Руки и Трагический Взгляд Невинности: Никакого омлета без неразбитых яиц; если не переносишь жару, нечего делать в кухне, эт сетера. Как бы то ни было, ты не только сам покинул Управление именно из-за того, что терпеть не мог их негласную деятельность, но еще и мужественно написал разоблачение в той мере, в какой мог, не ставя под угрозу подлинную и легитимную безопасность нашей республики и жизни приличных негласных оперативников, если это не оксюморон. Скажем, хотя бы жизнь и благосостояние более или менее невинных семейств негласных сотрудников. И ты как мог постарался сдерживать бесчинства Компании, особенно Манфреда, а затем разоблачил их. И даже если нет; даже если б ты до сих пор был по самую шею в допросах кагебешников, которые могли или не могли б оказаться легитимными перебежчиками, в конспиративных домах Компании на острове Соломона прямо вот тут и на нашей прекрасной реке Чоптанк и еще бог знает где, может, даже у нас на драгоценном нашем острове Какауэй…

Только не там, Сьюзен. Руки прочь от Какауэя.

Даже тогда я б любила тебя до смерти, потому что знаю – у тебя доброе сердце, если