и пустым. Если меня попросят сравнить А и Б или сказать, велико ли между ними подобие, то без сколько-нибудь ясного представления о цели этого сравнения я не сдвинусь с места. Конечно, если из вежливости всё же потребуется ответить, я, пожалуй, придумаю некую цель, подгоняя ее под некий знакомый мне случай и, соответственно, находя точки подобия по цвету, или функциям, или что там подскажет мне моя изобретательность.

Среди тех случаев, которые я особо выделил, первые два прежде всего нужны для того, чтобы напомнить об огромном спектре сравнений, скрываемых под общим понятием «подобие»: этот емкий ярлык подразумевает огромное разнообразие сопоставлений и аналогий, проводимых бесконечно разными способами с бесконечно разными целями, отвечающих многообразию того, что адекватно и уместно по ходу сравнения. Однако особое значение для наших рассуждений имеет третий пункт, подчеркивающий относительность сравнений по отношению к некоей господствующей цели. Он совершенно противоположен сложившемуся у нас представлению о «подобии», основанному на общности свойств двух объектов – как будто мы можем ответить на вопрос, похожа ли одна вещь на другую in vacuo[107], безотносительно к цели этого действия. (Ср. вопрос, чем А лучше Б, также требующий сравнения и заданный без уточнения смысла этого вопроса.)

Приложим теперь эти элементарные рассуждения к нашему исходному случаю, картине и ее предмету. Первое препятствие для применения любого из паттернов подобия (поиск приблизительного сходства или поиск аналогий в структуре) заключается в том, что, как мы уже отмечали, в большинстве случаев у нас нет возможности осмотреть «предмет». Если картина «вымышлена», то не может быть и речи о том, чтобы поместить ее рядом с предметом и проверить все «точки подобия». Хотя момент этот далеко не тривиальный, пойдем дальше: более существенно то, что мы не сформулировали конечную цель нашего сравнения. Какой смысл мне смотреть сперва на портрет королевы Елизаветы, а потом на саму королеву, выявляя точки подобия? Ведь эта картина не подменяет реальную личность, как в некоторых наших примерах. А поскольку портрет предназначен для хранения в историческом архиве, от нас не требуется и соответствующих суждений об обеих (хотя, возможно, в них и есть смысл), чтобы дополнить и подкрепить некие словесные описания. У нас не остается ничего, кроме пустой формулы, согласно которой картина должна быть «похожа» на модель. Но таким образом мы просто заменяем наше проблематичное «подобие» непроясненным словом «сходство». Здесь опять же не определена и цель. Учитывая, что в некоторых случаях даже сверхнатуралистические портреты заметно непохожи на изображенных на них персон, что же считать «сходством»? При всех своих достоинствах концепция о подобии не дает ответа на эти вопросы.

Мое главное возражение против концепции подобия заключается в том, что в конечном счете она оказывается неинформативной, предлагая вместо понимания тривиальную словесную замену. (Это похоже на видение изображения как выражения «информации», о чем говорилось выше.) Мое возражение против высказывания о том, что некоторые картины суть подобия своих предметов, связано не с тем, что эти картины не таковы, а с тем, что, сказав лишь это, мы говорим очень мало.

«Сходство». Я уже согласился с тем, что упор на «подобие», при всей философской неинформативности в конечном счете, по крайней мере служит полезной цели – напомнить нам о весомости самого факта, что картина подобна чему-то в том смысле, что она имеет с ним сходство. Было бы явным насилием над здравым смыслом сказать, например, что если фотография «похожа на» дерево, человека или что-то еще, то она не имеет никакого отношения к ее функции как изображения. Безусловно, изображение может быть «похоже» на свой предмет, но проблема в том, чтобы понять, можем ли мы сказать нечто полезное о том, к чему сводится это «сходство». Соответственно, имеет смысл подробнее рассмотреть понятия, связанные со словом «сходство» и его грамматическими версиями.

Здесь, как и в случае со словами, ассоциирующимися с «подобием», мы немедленно обнаружим, что нужно делать различие между разными парадигмами использования. Как обычно, начнем с примеров:

Мы встречаем на вокзале человека. Указывая на что-то вдали, мы говорим: «Похож на него».

Встретив братьев-близнецов, скажем: «Том очень похож на Генри, правда?»

Про облако: «Посмотри, не правда ли, оно очень похоже на птицу?»

Про кого-то можно сказать: «Он очень похож на волка».

Первый случай можно определить через понятие «кажется». Он резко отличается от остальных примеров, допуская возможность замены на «выглядит как если бы» с соответствующими поправками в остальной части высказывания. Следовательно, в первом случае ничего или почти ничего не изменится, если мы скажем: «Выглядит, как если бы это был он». Отметим еще два грамматических момента. Если мы попробуем вставить определение, например, «Очень похож на него», то мы, естественно, почувствуем, что смысл изменился: на вторую фразу (но не на первую) естественно было бы ответить «Ничего подобного». Сопряженный с этим момент – трудность отрицания первого замечания. Если я хочу выразить несогласие с «Похож на него», сказанное не к месту, в лучшем случае я могу сказать: «Нет, не похож на него» или «Я так не думаю», тогда как «Нет, похож не на него» выглядит просто как игра слов. В этом контексте мы можем квалифицировать первое употребление «похоже» как утверждение с оговоркой: всё высказывание служит выражением слабого притязания на истинность, подразумевая отсутствие достаточного и неоспоримого основания. (Ср. форму «Возможно, это он».) Я отмечаю это употребление только для того, чтобы исключить его из дальнейшего рассмотрения, поскольку оно явно неприложимо к нашему исходному предмету: как правило, у нас нет оснований делать оговорки по поводу предмета картины или изображения[108].

Второй случай мы уже рассматривали – в нем присутствует (или вскоре предполагается) подробное и даже поточечное сопоставление. Здесь правомерна отсылка к «подобию» в значениях, близких к тем, которые были перечислены выше.

В третьем случае (облако «похоже на птицу») я хотел бы подчеркнуть, что попытка приравнять его к полноправному сопоставлению была бы искажением. С одной стороны, в этом случае мы имеем дело скорее со своеобразной косвенной атрибуцией, а не с подразумеваемым сравнением. Скажем, дополнительный вопрос вроде «На какую птицу?» будет отметён как глупый, если только его не примут за просьбу уточнить атрибут (орел, а не просто какая-то птица). Следует подчеркнуть, что здесь обращение к «точкам подобия» особенно неуместно; более того, переформулировка: «Посмотри на это облако, не правда ли, оно подобно птице?» – представляется сдвигом в сторону предыдущего типа употребления[109]. Можно сказать, что говорящий в такого рода случаях описывает более или менее косвенно