– Что так? Приболел?

– Кружку ледяного пива в себя влил, теперь вот мучаюсь, – говорил он действительно с трудом, даже не говорил, а шелестел одними губами.

– Есть будешь? Вадим рыбу запек в вине. Картошечка на гарнир. Придешь?

– Не хочется, но ведь надо? – Игорь не стал ждать повторного приглашения и направился прямиком в кухню.

Юра, еще не видевший Сундукова, удивленно посмотрел на меня: «Кто это?»

– Знакомьтесь. Это мой племянник Игорь. Приехал сегодня утром. А это наш с Олегом друг – Юра Петров.

Петров сдержанно подал Игорю руку. Сундуков с желанием выглядеть попроще схватил Юркину руку, начал ее тискать и приговаривать:

– Очень приятно, очень приятно.

– Откуда он такой? – шепотом спросил Петров, когда мы расселись за столом.

– Из деревни Кузьминки, – тихо ответила я.

– Ага, кузьминские мы, – заржал Игорь, он все-таки услышал меня. – Вот к тетеньке на праздники приехал, погостить да отовариться. Нам после посевной деньжат подкинули. Как это говорил Шукшин? Деньги ляжку жгут. Точно. Думаю, завтра мальца вашего, Саньку, возьму, по магазинам побегаю. Себе чего присмотрю, девкам тоже на подарки. Как, поможешь, браток?

– Мне завтра в школу, – ответил Санька.

Сундуков явно зарыл в себе талант великого актера, получалось у него очень натурально.

Забыв о больном горле, он битый час не давал никому рта раскрыть, доказывая преимущества жизни в деревне над жизнью в городе.

– Я тетеньке говорю, сваливать вам отсели нужно. Дышать нечем, жрете сплошную химию, водку пьете паленую. То ли дело – Клавкин самогон! Клавка – ихняя тетка, двоюродная сестра ее маменьки, мне тоже теткой приходится, только родной. Такой самогон гонит, еще никто не помер! Слеза божья, а не самогон. У нас в Кузьминках все самогоном лечат, но с умом. И от простуды, и на растирку, и от нервов – все разные пропорции. Вот, к примеру, сосед мой Петров, не ты, Юра, сиди спокойно, привез из города колбасы вареной, много привез, вся в холоильник не поместилась, в погреб часть снесли. На второй неделе вся семья с поносом на двор бегала, с диареей по-ученому, а Петрову хоть бы хны… не тебе, Юра, сиди спокойно. А все почему? Потому, – Сундуков многозначительно поднял палец, – все потому, что он Клавкиным самогоном запивал. Вся семья бумагу переводит, а у него запор. Или вот, этой весной дело было. Сеять надо завтра, а мужики накануне Витькин день рождения справляют. Кто-то, уж не помню кто, говорит: «А слабо поле за ночь засеять?» А Петров… Юра, я тебе в сотый раз говорю, сиди спокойно… это сосед мой. Этих Петровых, знаешь сколько? Так вот, Петров еле на ногах стоит, а туда же: «Не слабо!»

– Он же пьяный! На ногах не стоит!

– А его посадили, ремнями привязали к сиденью трактора. Так он на автопилоте всю ночь на тракторе круги накатывал. Весь контейнер с зерном в землю всыпал. А ты говоришь: «Деревня!» Да, чтоб ты знала, наши мужики завсегда город и накормят, и напоят!

Юра меня легонько толкнул в бок и, наклонившись, сказал на ухо:

– Пока твой родственник будет перед Вадимом байки деревенские травить, пойдем в кабинет, поговорим.

Мы с Петровым вышли из-за стола, Сундуком глазом не моргнул, продолжать потешать Блиновых, похоже, он часами мог рассказывать деревенские истории.

– Дела у нас пока идут не очень. Я обзвонил несколько банков, встретился со знакомыми. Под твою квартиру дают залог, но все это крохи, не набирается даже половины суммы. Хочешь, мы обратимся в полицию?

Вспомнив «любезный» прием Воронкова и компании, я замотала головой:

– Нет, Олега убьют похитители, а полиция его объявит убийцей Щегловой.

– Не исключено, что это будет именно так.

– А если зарядить похитителям «куклу»?

– «Куклу» мгновенно раскусят. А найти такое большое количество фальшивых денег – это нереально.

– И что же нам делать?

– Искать выход. У меня есть идея. Но пока ничего говорить не буду. Завтра я встречусь с одним влиятельным человеком и перезвоню тебе или сам приеду.

– Юра, а мне что делать? Я не нахожу себе места.

– Я все понимаю, но тебе остается только ждать.

Ждать так ждать. По всем местам, куда только можно, я потыкалась и ничего важного не узнала. Сидоров разбился и унес с собой в могилу тайну своих последних дней. Что он искал перед смертью? Кто был тот человек, который приезжал к нему незадолго до гибели?

Павел Андреев – на первый взгляд, нормальный, увлеченный парень. Скорей всего, Аня влюбилась в него без оглядки, он на нее смотрел лишь как на ученицу. Что ж, такое случается сплошь и рядом.

А может, завтра сходить к гадалке или ясновидящей?

Видение, вызванное медитацией, не давало мне покоя. Может, все наши с Петровым хлопоты зря, и Олег преспокойно пребывает в царстве небесном, а нас водят за нос?

Юра не стал прощаться с моими квартирантами и ушел по-английски. Я тоже не вернулась к столу. Пусть сами доедают, убирают и моют посуду. Гости должны помогать хозяевам? Должны. Хотя какие претензии к моим гостям? Вадим все готовит, Санька убирает, а Игорь вроде как на работе.

Я даже не попыталась дозвониться Алине на мобильный, он всегда у нее валяется в сумке, потому взяла трубку городского телефона и пошла в спальню. У Алины долго не подходили к телефону, потом Густав все-таки ответил:

– Я! Я!

– Густав, а Алина дома?

– Моя маленькая коза жарит на балконе колбаски, – пояснил Густав.

Я мысленно перевела: «Маленькая коза, надо думать, это козочка. Мило! Ничего не скажешь! Если она коза, значит, он козел. Уж извините, но Шульца меленьким назвать никак нельзя. Получается, просто козел. Жарит на балконе. Это тоже понятно. У Алины такая огромная лоджия, что там помещается переносной гриль».

– Густав, передай, пожалуйста, Алине трубку.

– Марина, нельзя делать два дела одновременно, – начал поучать меня Шульц.

– Тогда к черту колбаски, дай ей телефон! – рявкнула я.

Через секунду в трубке раздался виноватый голосок Алины:

– Что ты ему сказала, он прибежал на балкон как ошпаренный? Чего разоряешься?

– Я назвала его козлом и вежливо попросила тебя к телефону.

– За что ты его так?

– Он обозвал тебя козой, и я не смогла этого стерпеть.

– Но ты должна понимать, у него языковой барьер, он еще не улавливает всех тонкостей русского языка.

– Зато он здорово уловил, что на наших бабах можно пахать. Я не узнаю тебя, Алина, где твой феминизм, гордость и независимость? На работу ты не ходишь, только и знаешь, что Шульца ублажаешь!

– Мы же сами решили на время закрыть фирму, – начала оправдываться Алина.