втиснутом между двумя хрущевками, на лавочке сидели бабки.

— Там в поле труп нашли, — говорила одна, — вот и всполошились все.

— Говорят, на него комбайн наехал.

Какая дурь, подумала Даша, из-за трупа пригонять целую колонну грузовиков? Ага, конечно.

Чуть позже с работы на рынке вернулась мама. Молчаливая, встревоженная. Выглянула в окно. Из их окна был виден парк и парковка рядом. На парковку съезжалась спецтехника, черные автобусы. Грузовики ехали дальше по трассе, часть из них осталась стоять возле парка. Вдали, над полями, мигая красными огоньками, летали дроны.

Ближе к ночи в коридоре защебетал звонок, застучали в дверь. На пороге стоял полицейский (тогда их вроде бы еще называли милиционерами). Он представился, предъявил удостоверение (сержант Олег Корейко) и сообщил, что проводит дежурный поквартирный обход.

— У вас есть знакомые в Варваровке?

— Есть. Там у многих дачи.

— А у вас? Дача есть?

— У нас нет.

— Угу, — он красной ручкой сделал пометку в планшете. Подошел к окну, выглянул, сделал несколько снимков на «мыльницу».

— Слышь, начальник, а че стряслось-то? — спросил Матвей, который по смоловской привычке всех ментов и гаишников называл «начальниками».

Сержант Корейко растерянно посмотрел на него и ничего не ответил.

Через час в дверь опять постучали, в этот раз их было двое, люди в комбинезонах с аппаратурой, сказали, проводят замеры чистоты воздуха.

— Дежурная проверка, ничего особенного, — по их тону, впрочем, было очевидно, что проверка совсем не дежурная и вполне себе особенная.

Матвей прошелся по подъезду, поспрашивал соседей: да, ходят ко всем, собирают данные, проводят замеры. При этом успокаивают, как будто ничего страшного, но кто ж им поверит?

Даша переключала каналы в телевизоре — там ничего, тишина.

Утром, включив свет в ванной, она заметила в углу зеркала небольшой нарост, похожий то ли на соль, то ли на известь. Она намочила тряпку и стерла нарост, но через час он возник вновь, а через два часа наростов было уже несколько — все зеркала и дверные ручки в доме покрылись белыми корками соли.

Даша с тревогой смотрела из окна, количество техники на парковке росло. От проезжающих мимо колонн в квартире дребезжали стекла, дрожала мебель.

Она услышала грохот на лестничной площадке, посмотрела в глазок. Соседи, Тарамоновы, заталкивали в лифт тяжелые чемоданы. Даша открыла дверь.

— Вы куда?

Таня Тарамонова, всклокоченная, запыхавшаяся, злобно обернулась на нее, сдула упавшую на лицо прядь.

— Подальше отсюда, у мамы поживем пока, в Краснодаре.

Вечером с работы вернулся Матвей, закрыл дверь на все замки и стоял в пороге, смотрел в глазок. Затем прямо в обуви прошел к окну в зале, выглянул, задернул шторы. Взял телефон с тумбочки, набрал номер и пару минут ходил кругами, наматывая телефонный провод на палец:

— Да. Да, видно. — Пауза. — Я не знаю. — Пауза. — А ты куда? — Пауза. — И че, совсем ничего в этих, в новостях? — Пауза. — А если они везде?

— Что случилось? — Даша стояла в дверном проеме.

Матвей вздрогнул и обернулся на нее — он словно забыл, что она тоже тут живет. Лицо у него было бледное, сведенное ужасом.

— Там, — сказал он и запнулся. Потер переносицу, показал на окно. — Там какая-то дичь творится.

Даша выглянула на улицу. Кроме полицейских, теперь по площади перед парком ходили люди в желтых костюмах биозащиты, в масках и с баллонами за спиной. В остальном улицы были тревожно-пусты — зевак разогнали.

— Они говорят, — Матвей снова запнулся, ему как будто пришлось приложить усилие, чтобы выговорить фразу до конца. — Говорят, в поле ребенка нашли. Мертвого. На него комбайн наехал.

— Это я слышала уже. А техники столько зачем пригнали?

Матвей покачал головой, с трудом сглотнул, поморщился.

— Ты не поняла, — он несколько раз открывал рот, чтобы сказать что-то еще, но не находил слов. Затем, пересилив себя, все же прошептал: — Мертвый ребенок. Стоит в поле. Как живой. Но мертвый. И с ним что-то происходит как будто. — Он поднял на нее взгляд и сказал громче: — Не смотри на меня так, я знаю, как это звучит… Я сейчас с Романычем на связи, у него приятель в мусарне, он, это самое, говорит, город закроют скоро, выехать не сможем. Режим ЧП. Валить надо.

Из спальни вышла мама в халате.

— Куда?

Матвей пожал плечами.

— Не знаю, мам, на дачу к Романычу, куда-нибудь на юг. Подальше отсюда. Собирай вещи.

— Матвей, какой юг? Ты чего несешь? — Даша хотела коснуться его, но он схватил ее за плечи, вцепился в нее пальцами и затряс так, словно пытался разбудить.

— Даша, родненькая, послушай меня, собирай вещи, ладно? Потом вопросы, потом все обсудим, а сейчас собирай вещи.

— Да я просто не понимаю.

Раздался стук, Матвей затравленно посмотрел на дверь. Подошел, посмотрел в глазок, открыл. На пороге стоял Романыч, сутулый, насупленный, с помятым, небритым лицом, одетый в куртку хаки и карго штаны, с сумкой на плече. От него вечно пахло жареным луком, а сейчас — особенно.

— Готов?

— Почти. — Матвей кинулся к шкафу, заталкивал вещи в спортивную сумку.

Романыч заметил Дашу, нахмурился.

— А она че не одета? Нам уже выходить.

Из спальни раздался голос мамы.

— Даша? Матвей? Тут это, по телевизору…

Даша заглянула в спальню, по местному каналу шел экстренный выпуск новостей.

Новости были обрывочные: в Пятигорске, Краснодаре, Ростове-на-Дону, Владикавказе и еще нескольких городах юга введен режим чрезвычайного положения, фотографии бронетехники на дорогах. Власти пытаются не допустить паники, но что именно случилось, от чего все бегут — непонятно. Затем появилось первое видео, мыльное, нечеткое. В кадре сцена словно из фильма-катастрофы: лесополоса, расставленные кругом фонари на штативах, люди в костюмах биозащиты. Фонари светят на ребенка,