Пугача, он поперхнулся и закашлялся: видимо, никак не ожидал обнаружить на борту самого отчаянного десантника, еще недавно громившего напропалую его соотечественников.

Пугач вихрем взлетел на шканцы, легким шлепком отшвырнул рулевого от штурвала и крутанул колесо, разворачивая шхуну бортом поперек течения реки.

Паруса потеряли ветер и заполоскали. Матросы бросили свою работу и, обратившись к мостику, ждали, что будет дальше.

Емельян продолжал крутить колесо штурвала, пытаясь полностью развернуть шхуну носом к удаляющемуся причалу. По берегу бежали десантники, кричали, стреляли. У кого-то из них на борту остались жены и даже дети.

– Ты что делаешь, сукин сын?! — прокашлявшись, красный, как фуляровый платок на его толстой шее, заорал по-английски Водсворт. — Эй, парни, взять его и посадить под замок в канатный ящик! — «Канатный ящик» он специально произнес по-русски, чтобы этот Russian scam[21] понял, что его ждет: все на судне знали, что за провинности капитан сажает членов экипажа в эту тесную и вонючую от смоленых канатов клетушку.

Матросы ринулись на шканцы, облепили Пугача. Тот тяжело ворочался, стараясь сбросить с себя нападающих и в то же время не выпустить ручки штурвала. Но справиться и с тем, и с другим даже ему было не под силу, а течение уже вынесло шхуну в океан. Оказаться в канатном ящике Епифанцеву не хотелось ни под каким видом. Ничего не зная о работорговле, он нутром почуял, что этот ящик пахнет для него новой каторгой. И, как бы в подтверждение догадки, его начали вязать веревкой.

Емельян взревел, как медведь, поднятый из берлоги, крутанулся, разбрасывая матросов и выпутываясь из веревки, и шкипер ойкнуть не успел, как оказался с русским лицом к лицу, схваченный, как говорится, за грудки. В огненно-рыжих зарослях прорезалась зубастая щель рта.

– Прикажи возвернуться взад, сволочь! — прорычал Пугач. — Убью!

Водсворт замотал головой, не зная русского языка, но Емелька понял его по-своему:

– Ну, тады пеняй на себя, сука. Кровью умоешься, держи меня за ноги! — Одним рывком он оторвал Водсворта от палубы и, шагнув к фальшборту, швырнул шкипера в накативший пенистый вал. Обернулся к оцепеневшей команде: — И вам не жить, коли не вернетесь…

Пистолетный выстрел не дал ему договорить. Пуля развернула Пугача спиной к фальшборту, он пошатнулся; в этот момент волна резко опустила шхуну, и Емельян Епифанцев рухнул за борт вниз головой.

– Спасать капитана! — приказал старший помощник шкипера Бен Грант, пряча за пояс пистолет. — А всех пассажиров — в шлюпку, пусть сами добираются. Шевелитесь, ублюдки!

Водсворта выловил один из матросов. Обвязавшись веревкой вокруг пояса, он прыгнул в воду и сумел разглядеть красное пятно фулярового платка шкипера, ускользавшее в глубину. Возвращаясь на поверхность, матрос столкнулся с медленно погружавшимся русским «медведем» и не удержался от мелкой мести за разбитый в свалке нос — пырнул безжизненное тело ножом, что висел в чехле у него на поясе, и, удовлетворенный, быстро выгреб наверх, волоча за воротник своего шкипера.

Знал бы этот безымянный матрос о последствиях своего подлого по отношению к беззащитному человеку поступка, он бы, может, сто раз подумал — надо ли так делать?! Но, скорее всего, даже если бы знал, не поверил бы…

Глава 16

1814 год

Четвертый президент Соединенных Штатов Америки Джеймс Мэдисон пребывал в ярости и отчаянии. Да и было от чего. Он и государственный секретарь Джеймс Монро только что объехали руины правительственных зданий, оставшиеся после ухода десанта адмирала Джорджа Коберна и генерала Роберта Росса. Совершенно неожиданно для американского командования британцы, неоднократно битые на Великих озерах и на море, снарядили эскадру, которая поднялась по реке Потомак до городка Александрии, уничтожила семнадцать канонерских лодок и высадила три с половиной тысячи морских пехотинцев в самой черте столицы. Если бы не подвиг неизвестного молодого лавочника, прискакавшего верхом в Белый дом с известием о десанте, англичане легко могли захватить в плен всю верховную администрацию США вместе с президентом. И так пришлось спешно бежать, бросив все на разграбление британской и канадской солдатне, и потом в бессильной злобе наблюдать с высоты холма Рено, как горят Капитолий, Государственное казначейство и Белый дом. Президенту казалось, что он всей кожей чувствует насмешку и презрение англичан, выразившиеся в том, что разрушению подверглись именно эти здания, а не частные дома. Право частной собственности Англия всегда ставила превыше всего.

Четверка лошадей легко тянула президентскую карету по дороге в Джорджтаун, где временно обосновались администрация и конгрессмены.

Мэдисон со смешанными чувствами вспоминал июньский день 1812 года, когда он на заседании Конгресса объявил, что Соединенные Штаты начинают войну, о необходимости которой говорил его предшественник, Томас Джефферсон, войну за освобождение канадцев от британского ига. Третий президент верил в историческое предназначение Соединенных Штатов как освободителей всего Западного полушария от колониального владычества Европы. Мэдисон знал, что эта вера исходила от министра иностранных дел, близкого друга Джефферсона, Джеймса Монро, сидевшего сейчас рядом с ним в коляске. Он и сам находился под большим влиянием умного, энергичного и невероятно талантливого представителя нового поколения американских политиков. Отцы-основатели первой республики Нового света постепенно отходят и уходят, уступая место таким вот незаурядным деятелям, подающим надежду, что революция не повернется вспять. Хотя… кто знает… Тридцать шесть лет назад тринадцать колоний подписали Декларацию независимости, и тридцать лет своей жизни он, Джеймс Мэдисон, отец Конституции Соединенных Штатов, положил на то, чтобы эти бывшие колонии не разбежались по своим углам, а собрались в единую федерацию. Многие, очень многие не хотели иметь над собой единое правительство, видя в нем кучку дармоедов, проедающих налоги.

Мэдисон вздохнул, вернувшись мыслями к тому памятному заседанию Конгресса. Вот и на нем во всей красе проявили себя любители полной независимости штатов. Они не понимали, что предлагаемая президентом война есть не что иное, как утверждение самостоятельности молодого государства.

– Мы должны, мы просто обязаны доказать всему миру, что Соединенные Штаты — суверенная держава, — взывал президент к депутатам.

– А мы готовы к войне? — возражал ему Джон Рэндальф из Виргинии. — У нас нет денег, нет солдат, нет военного флота. Чем и кем вы, ястребы войны, собираетесь доказывать нашу суверенность? А что, если Соединенные Штаты потерпят поражение и покажут свою несостоятельность как государство? Вас это не пугает?

«Ястребами» Рэндальф иронически обозвал группу особо воинствующих депутатов, называвших себя «соколы войны», а в главном он, конечно, был прав — Соединенные Штаты не имели ни регулярной армии, ни сколько-нибудь приличного флота, однако вина за это, между прочим, лежала именно на противниках федерации: