Я выглянул через проем наружу. Руины, руины… Остатки глиняных стен и сараев. Каменный век. Помпеи сохранились лучше. А говорят, все народы одинаковы. Нет, человечество делится на две совершенно непохожие части. Первая – которая созидает. Вторая – которая разрушает. Наверное, богу требуется постоянный креатив, и потому руками этих вторых уничтожает все красивое и великое, чтобы первые снова и снова творили и созидали. Этот процесс должен быть бесконечным.

А я со своей группой для чего нужен? Наша миссия в чем?

Когда я вернулся, Остап, вскрыв консервы, разогревал банки на костре. Смола и Удалой все еще никак не могли разобраться с пакетом и его содержимым. Дэвид сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрел на них с настороженным интересом.

– Можно использовать пенал с ершиками для чистки ствола, – подал очередную идею Удалой.

– Пенал маловат. Дэвиду разве что?

– Ну не в ладони же разливать?

Я сел рядом с Дэвидом.

– Лейтенант, я хотел бы тебя спросить…

– Что я скажу своим, когда вернусь? – догадался он. – Но разве ты мне поверишь? Ведь я сейчас могу наговорить все, что угодно.

– Не в этом дело, поверю я тебе или нет. Просто я сейчас поставил себя на твое место. И, ты знаешь, мне не приходит ничего остроумного в голову. Наверное, важнее не то, что ты скажешь. А что уже сказали Майкл и Ричард.

– Точнее, как сказали, – поправил меня лейтенант. – Врать тоже надо уметь. Я велел Ричарду сказать, что вы из местного отряда самообороны и мы вместе пошли добивать талибов, которые взяли нас в плен.

– Интересная версия. Убедительно. Мне с детства мама говорила, что я как две капли воды похож на талиба.

– Да, но я не уверен, что Ричард сможет рассказать об этом убедительно, – продолжал Дэвид, не заметив моей иронии.

– Значит, тебя будут искать. Наверняка уже ищут.

Дэвид кивнул.

– Конечно, ищут. Они не прекращают поиски с того дня, как мы попали в плен. Но ты не волнуйся. Отсюда до склада – рукой подать. Рано утром выйдем, и через пару часов будем уже на месте… Я даю слово офицера, Эндрю!

Мы пожали друг другу руки.

– Никогда не думал, что в американской армии есть понятие «слово офицера».

Дэвид подумал и с грустью ответил:

– В армии нет. Среди офицеров – еще есть. Но многое зависит от того, какой офицер. Мы иногда сами себе придумываем моральные ценности. А потом, когда вопрос касается жизни или смерти, не знаем, как от них откреститься.

Остап начал разносить горячие банки. Из пучка соломы он связал жгут, которым крепко обхватывал закопченные бока банки.

– Меня давно терзает один вопрос, – сказал Остап, опуская на пол перед Дэвидом банку. – Сколько вы зарабатываете в месяц?

– Вот учу, учу тебя, – заворчал Удалой. – А ты опять за свое. Это неполиткорректный вопрос.

– Почему же? – улыбнулся Дэвид. – Я могу ответить.

– Не надо! – властно махнул рукой Удалой. – Отвечать на него – тоже неполиткорректно. Мы воспримем это как оскорбительный намек на наши нищенские оклады.

– Правда, что ли? – осторожно спросил Дэвид.

– Правда, что воспримем или что нищенские? – уточнил Удалой.

Дэвид не стал уточнять, махнул рукой и рассмеялся.

– Вы шутите. Не думайте, что все американцы такие уж твердолобые. Очень многие понимают, что наша политкорректность зашла уж слишком далеко. И все равно нам ее навязывают.

– Кто? – в один голос спросили Остап и Удалой.

– Те, кто хочет стать невидимым. Так легче жить.

– А что значит «невидимым»? – спросил я.

– Ну, это… это тот, чьи особенности трудно скрыть. Например, чернокожие. Они считают, что чернокожих в Америке недолюбливают, но пытаются устранить не причину этой нелюбви, а внешний признак. Или гомосексуалисты. Теперь вот приемные родители требуют отменить слова «мама» и «папа». Меня, если честно, это глубоко оскорбило!

– У вас есть жена… ой, простите… есть семейный партнер? – спросил Удалой.

– Перестаньте говорить со мной, как с идиотом, – беззлобно ответил Дэвид. – У меня есть невеста. Она живет в Мичигане и, надеюсь, скоро станет моей женой.

Смола, не принимающий участия в этой увлекательной беседе, выудил из вороха сена соломинку, аккуратно проткнул ею пакет. Осторожно наклонив его, он через соломинку наполнил до половины пустую банку из-под каши. В результате этой операции не было пролито ни единой капли.

Первым традиционно пил я. Не могу сказать, что выпивать нам с парнями приходилось часто. Пьянки, в отличие от боевых операций, по пальцам пересчитать можно было. У меня на даче хорошо гуляли, когда мне тридцать пять стукнуло. В ледяной пещере баварских Альп как-то крепко напились. На судне «Академик Курпатов» оттянулись по полной, вылакав семь бутылок гавайского рома… Ну, еще пару-тройку раз посидели за столом в нормальных, человеческих условиях. Вот, собственно, и все.

Я поднял тост за слово офицера. Дэвид прокомментировал: «Да, это прекрасный тост!» Смола по-русски прокомментировал его комментарий: «Ну-ну, посмотрим!» Я выпил и сделал Смоле знак, чтобы следующим пил Дэвид.

Лейтенант, как оказалось, этот напиток пробовал впервые. Некоторое время он рассматривал содержимое консервной банки, затем осторожно поднес к лицу и втянул носом воздух.

– Что это? – спросил он.

– Виски! – язвительно произнес Смола.

– Концентрированная верблюжья моча, – выдал свое сравнение Остап.

– Объект исламского грехопадения… – вставил Удалой.

– И просто русского падения, – подвел итог я. – А вообще-то это шароп, афганская самогонка. В просторечье – кишмишовка. Пей, не умрешь.

Дэвид сначала намочил лишь губы, пробуя пойло на вкус. Потом сделал небольшой глоток. Замер, прислушался к ощущениям. Ему с трудом удалось сдержать гримасу отвращения.

– Я хочу выпить за наш союз, – сказал он, немного волнуясь, отчего голос его дрожал. – За священное воинское братство. Американцы и русские никогда не были врагами, никогда не воевали друг против друга. И то, что вы – самые лучшие в мире союзники и друзья, убеждаюсь снова. Теперь я всегда буду знать, что русские – это честные и искренние друзья…

Он отпил. Стиснув губы, терпел, когда шароп струился по его пищеводу в желудок.

– Очень смелый тост, – сказал Остап. – Но…

Он обвел нас взглядом, ожидая, что мы поможем ему подобрать точные слова.

– Но гармонии нет, – пришел на помощь Удалой.

– Точно, нет гармонии, – согласился Остап.

– Почему? – как-то по-ребячьи, наивно, удивился Дэвид.

– А потому, – вдруг жестко, со злым упрямством ответил Смола, – что мы с тобой нечестны и неискренни. И завтрашний день покажет, какие мы тебе друзья.