улыбнулся и подтянул молнию на флисовой куртке до самого подбородка. Гейл заметила прилипшие к животу волоски собачьей шерсти, и он словно угадал ее мысли. – Одно отличие – холод нынче такой, что даже моя собака замерзла. Собачий, одним словом. В аду, говорят, теплее.

Гейл машинально улыбнулась. Попыталась вспомнить, что он говорил на предыдущей встрече, и тут же вспомнила: ее собеседник живет на берегу озера Уолден. В прошлый раз он упомянул имя своего знаменитого земляка, Генри Торо[25].

– Нас приглашают на кофе, – напомнил товарищ по несчастью. Должно быть, хотел окончательно развеять ее сомнения. – Что может быть лучше чашки горячего кофе в такую погоду?

Чашка глинтвейна, подумала Гейл, но промолчала.

Он открыл дверь и с улыбкой посторонился, пропуская ее:

– Леди в первую очередь.

Акцент не бостонский. Лонг-Айленд, скорее всего. И борода довольно неопрятная – как и у того же Генри Торо. Вид дикарский, и выглядит старше своих лет.

– Опаздываем… – заметила Гейл.

– Ничего страшного. Никто не придирается. Главное – пришли.

– Не люблю опаздывать, – неожиданно для себя призналась Гейл и удивилась – с чего бы вдруг разоткровенничалась с совершенно незнакомым человеком? Какое ему дело, что она любит и чего не любит?

– Хотите, скажу им, что вы задержались из-за меня?

Гейл рассмеялась.

– И что они подумают?

На стенах – рисунки пастелью. Море, закаты, пара натюрмортов. Мудрые изречения, написанные почему-то в готическом стиле. И рисунки, и изречения в одинаковых тонких дубовых рамках.

Мой Бог выше моих проблем.

Наверное, так и есть, надо только вдуматься.

– От вас очень хорошо пахнет.

Гейл смутилась:

– Должно быть, чересчур… Бывает трудно рассчитать…

– Нет-нет, ничего подобного. Это комплимент. Я же не сказал, что сильно, я сказал – хорошо.

– Спасибо. – Гейл почувствовала, что краснеет. Не хватало только, чтобы он сказал: от вас сильно пахнет.

– Я-то все духи дома спрятал. Она не отличает… прилепил бумажки, но…

– Я знаю, – перебила Гейл и мысленно представила свою ванную. Такие же надписи на пузырьках и баллончиках. “Полоскание для рта”, “Гель для бритья”.

Хотела еще что-то сказать, но не успела – они уже стояли в дверях. Ограничилась благодарностью:

– Спасибо, что уговорили меня все-таки пойти на эту печальную встречу.

– Это вам спасибо.

– Гейл, – кивнул психолог, руководитель группы, – и Чарльз… Молодцы, что пришли. Добро пожаловать. – Он показал на два свободных стула.

Гейл села, поставила сумку на колени и вцепилась в нее обеими руками.

Психолог обвел группу доброжелательным взглядом.

– Холодно, конечно, но ведь солнце появилось! Самое время.

– Гулял с собакой в лесу, – шепнул Чарльз. (Теперь-то она уже не забудет его имя.) – И знаете, он прав. Там, в лесу, настроение совсем весеннее. Белки скачут – откуда взялись, понять невозможно. Бейли чуть не спятил.

Гейл вдруг страстно захотела завести собаку. Совершенно безрассудное желание, но расставаться с мыслью она не стала. Лет десять назад они с Робертом взяли щенка, но кончилось трагически: у песика обнаружился тяжелый врожденный порок сердца, он не дожил даже до года. После этого они и думать не могли о другой собаке. Если бы Роберту помогло лекарство, можно было бы попробовать… В то время муж был счастлив. Как он хохотал, когда подросший уже золотистый ретривер пробирался в спальню и колошматил толстым, как полено, хвостом в батарею, требуя прогулки! Если бы только Роберту стало получше…

А если нет? Она не хотела об этом думать.

Одна из женщин, будто прочитав ее мысли, начала рассказывать про свою собаку, как та затеяла охоту на дикую индейку – лаяла, припадала к земле, но подойти поближе не решалась. Гейл вспомнила, что в прошлый раз эта дама была очень недовольна условиями в доме престарелых, куда она поместила своего дементного мужа. Памперсы низкого качества, все пахнет мочой. Гейл поморщилась. Ей стало стыдно: подобные истории она слышала и раньше, но мысль поместить Роберта в такой дом время от времени посещала и ее.

Закончив рассказ о собачке, дама перешла к своему мужу. Улыбка тут же исчезла. Она на глазах постарела лет на десять.

– Говорят, что так удобнее. Дескать, если он будет жить в специальном заведении, для вас это будет разгрузкой. Какая, к черту, разгрузка! Торчу там с утра до вечера. А в выходные даже и ночевать остаюсь – персонала не хватает. Нам, говорят, тоже надо отдыхать. Лили отдаю в собачий отель, а я-то мечтала хоть немного побыть с ней на природе! – Она заплакала. Гейл тоже изо всех сил старалась сдержать закипающие слезы. – Но что делать! Я же не могу бросить его там одного…

– То есть вы не хотите снимать с себя ответственность? – Психотерапевт облек ее чувства в привычную формулу.

Гейл немного поежилась, настолько казенно прозвучала эта фраза. Но дама с собачкой закивала:

– Я же всю жизнь о нем заботилась!

– А вы не пробовали как-то упорядочить свои действия? Приходить, допустим, только раз в день? Неважно, на час, на два, на пять, но только один раз? Ведь у вас есть и другие дела? Внуки, возможно… или какое-то хобби?

– Как-то я подумывала об экскурсиях по церквям… группа людей, общие интересы, узнаешь что-то новое. Но… неделя подходит к концу, и я понимаю, что не в силах оставить Дункана одного. Привожу стираное белье и…

– Вы стираете дома? Там же есть прачечная.

– Да, но они стирают… как бы сказать… так себе.

– Только не думайте, что вы одна такая. Это общая проблема. Начинайте с малого.

Женщина взяла из коробки на столе салфетку и вытерла слезы. Даже не вытерла, а приложила к углу глаза, сначала одного, потом другого, чтобы не повредить макияж. Гейл в таких случаях поступала точно так же.

Она покосилась на Чарльза. Тот сцепил на коленях грубые рабочие руки, на большом пальце незажившая ранка.

Еще до участия в эксперименте Роберт принимал какое-то лекарство от деменции – деменция, возможно, замедлилась, судить трудно, зато потенция совершенно исчезла. Может, и сохранилась, но либидо как не бывало. А теперь он получал только Re-cognize, старое лекарство отменили – ученые сказали, что комбинировать нельзя. И как-то в душе, когда она его мыла, заметила полноценно, как в молодости, эрегированный член. Страшно смутилась – они давно уже даже не упоминали про секс. После этого Роберт ни о чем другом не мог говорить, только о сексе, причем с раздражением и в таких выражениях, которые заставляли Гейл краснеть. Раньше ничего подобного она от него не слышала – ее муж всегда был осторожен и деликатен.

Но этого она никому не расскажет. Здесь