которые даже во времена кризисов не перестают помогать друг другу. У нее даже мысли не возникало, что отец может заболеть, настолько он был весел, дружелюбен и приветлив, никогда ничего не забывал. Иммунитет как у двадцатилетнего, даже коронавирус его не тронул, хотя вокруг люди валились как кегли, а многие даже умирали. Никогда не курил, пил редко и мало. Работа тяжелая, да, зато на свежем воздухе.

Какая удача, подумала Селия, потому что вспомнила Адама. Мы не общаемся, сказал он про свои отношения с отцом. И у многих отношения с родителями не складываются, недовольство и обида копятся годами. А ее отец – ангел.

– Насчет нашего лекарства, – напомнила она. – Мне кажется, стоит попробовать. У большинства наблюдается улучшение.

– Со мной все в порядке.

– Папа, мы же были у доктора Грега. Ты помнишь, что он сказал. – Селия до сих пор не могла решиться произнести при отце название болезни. Возможно, он бы даже не огорчился, но ей почему-то казалось, что назвать – это поставить последнюю точку. Окончательно утвердить и признать свое бессилие. – А я не хочу, чтобы ты болел.

– И что это за лекарство?

– Инъекция. Укол – и все. Сначала ядерно-магнитный томограф, тоже ничего страшного, своего рода рентген. И я все время буду рядом. Постыдись – ты же ни разу не был у меня на работе.

– Как это не был? Ясное дело, был.

– Ну да, сто лет назад, – улыбнулась Селия и порадовалась: он помнит! – Я еще была постдоком.

– Умница ты у меня, – сказал отец, подмигнул и пососал соломинку. – Подумать только – Гарвард!

– Послушай… может, доедем до моря? Тогда надо потеплей одеться. Или в супермаркет?

Но отец ее уже не слышал. С той же обезоруживающей улыбкой уставился на детей за соседним столиком. Те угомонились и за обе щеки уплетали корнфлекс с молоком.

– И ты была такая же. Даже в ресторане – только кукурузные хлопья. И думать не думай предложить что-то другое – тут же скандал.

И улыбнулся еще шире. Наверное, все еще видел перед собой ту упрямую девчушку. Для родителей ранние годы их детей не заканчиваются никогда.

Селия помахала официантке. Та мгновенно принесла счет, заметила, что они почти ничего не ели, и спросила:

– Возьмете с собой?

Селия кивнула.

Девушка вернулась с коробкой из пенопласта и ловко упаковала остатки.

– Папа, допей хотя бы молоко. Я поговорю с доктором Грегом, чтобы он тоже был в курсе. Ты ведь не против?

– А у меня есть выбор? – Отец притворно нахмурился.

Селия улыбнулась и тут же изобразила суровую мину.

– Нет.

– Что же… придется довериться твоей медицинской квалификации.

Может быть, все-таки рановато для Re-cognize? Все эти малообъяснимые события последних недель… Он же довольно самостоятелен. Как, впрочем, и другие на ранней стадии.

– Я пошел в туалет, – сказал отец и встал.

Она посмотрела ему в спину. Отец на ходу машинально пригладил нерасчесанные волосы.

– Тедди!

Отца остановил какой-то парень с густо татуированной шеей и руками – ни единого свободного места. На спине флисового худи надпись: “Свобода не дается даром”.

Они разговаривали довольно долго. Отец поискал глазами Селию, гордо улыбнулся и помахал рукой. Она тоже подняла ладонь.

* * *

Париж, Париж… что тут скажешь. Еще только март, а солнце сияет так, что хочется отвернуться. Адаму даже пришлось поменять столик в кафе на Сен-Поль.

Официант поставил на бамбуковую циновку большой стакан.

– Прошу прощения… извините… Круассан… хотел бы я… если возможно… – Адаму внезапно стало трудно говорить по-французски.

Он был голоден как волк – и счастлив. Только что вернулся после потрясающего свидания с Матьё. Встреча была задумана как ланч, но до ланча дело так и не дошло.

Молодой официант развеселился.

– О каких извинениях может идти речь, месье! Сейчас принесу.

Теперь официально доказано: у Фреда Ньюмэна был альцгеймер. Рано утром Адам увидел сообщение на бегущей ленте вечерних новостей CNN. Упоминание, и только. Никто никого не обвиняет, ни слова о Re-cognize. Любопытная деталь, не более того: полоумный старик хватает оружие и стреляет по детям.

Как сказал Дэвид, никто и копать не будет. Ну нет – как только станет известно, что Ньюмэн участвовал в эксперименте, копателей найдутся десятки.

Официант принес заказ. Адам торопливо развернул золотистую обертку кубика масла, надрезал круассан и сунул весь кубик в теплое чрево выпечки. За маслом последовал клубничный джем. Откусил сразу полкруассана и замер с набитым ртом – до чего же вкусно!

“Вот этого я и хотел”, – сказал Матьё, когда они прощались.

А как безумно хотел этой встречи Адам!

Через столик от него сидела пара американских туристов в ярких, кричащих одеяниях. Оба в бейсболках. Женщина в обтягивающих брюках с обширным, свисающим по обе стороны стула задом и пронзительным голосом, на удивление неуместным в этом спокойном, залитом послеполуденным солнцем уютном кафе.

Но Адама это совершенно не раздражало. Даже явись в кафе целый класс школьников, его бы и это не вывело из себя. Он то и дело улыбался, вспоминая, что не только он сам, но и Матьё настолько потерял голову во время их последней встречи, что попросил его не исчезать надолго.

Ради новой встречи он даже готов забыть о работе, но как раз сейчас он не имеет на это права. Он и так потерял несколько дней – вопреки протестам Дэвида, занялся женщинами. Выглядело так, что альцгеймер стирает зависящие от пола различия. Почти никто этим не занимался, что не очень понятно, как будто проявления сексуальности у дементных стариков и старух табуированы для исследователей. Почти никто, но именно почти. Все же есть несколько работ. Считается, что болезнь Альцгеймера десоциализирует, люди становятся бесполыми, исчезают некоторые поведенческие проявления гиперсексуальности, свойственные в равной мере и мужчинам, и женщинам, – эксгибиционизм, употребление связанных с полом ругательств, откровенные прикосновения. Исчезают… Стоило бы написать статью, но Дэвид дал понять, что есть проблемы куда более насущные. И в самом деле, существует риск, что шумиха в медиа вокруг необъяснимого поведения Ньюмэна может поставить под угрозу весь эксперимент. Зачем надо было его убивать? Он ведь уже прекратил стрельбу и растерянно смотрел на приближающихся стражей закона. Однако никто не протестовал, никакой волны общественного возмущения не поднялось – посчитали, что это не убийство, а немедленно приведенная в исполнение смертная казнь, месть за содеянное, интуитивное восстановление справедливости.

Как бы там ни было, нам нужен его мозг. Эндрю Нгуен уже делал попытки уговорить полицию. По крайней мере, не замораживать.

Адам сунул в рот остатки круассана и стряхнул