Калужкин наконец поднял голову и посмотрел ей в глаза, а Броня почему-то смутилась и даже — вот дура! — покраснела.

Осенью 1939 года немецкие войска оккупировали Польшу. Началась Вторая мировая война. Мало кто помнит, что в это же время вступила в силу крупнейшая евгенистическая программа всех времен и народов: малая война фюрера за «чистую» Германию против своих же сограждан. Повод для начала внутренних военных действий подвернулся еще 23 мая. Некий герр Кнауер из Лейпцига, отец глухонемого, слепого и не владеющего конечностями ребенка, послал фюреру письмо, где умолял безболезненно умертвить сына, освободив тем самым семью от непосильного гнета. В ответ Гитлер направил в Лейпциг своего личного врача Брандта для освидетельствования мальчика и дал высочайшее разрешение на эвтаназию.

Разрешение послужило командой «фас!» в бюрократически подготовленной стране, где уже активно производилась перепись «жизни, недостойной жизни». Первые шаги — мягкие, чтобы не всколыхнуть общественность: приказ всем германским акушеркам в обязательном порядке оповещать инстанции о рождении детей-калек. Затем родители больных детей (поначалу малышей до трех лет, впоследствии возраст был увеличен до 17) должны были зарегистрироваться в Имперском комитете по «Научному исследованию наследственных и приобретенных болезней». О, это движение тьмы, прикрываемое «научными исследованиями…». Тьмы, нарастающей за взметнувшимся уже до небес военным пожаром. Что казалась фоном для пожара и пожаром же оправдывалась…

Комитет располагался по адресу: Берлин, Тиргартенштрассе, дом 4, отсюда и пошло кодовое название программы — «Т-4». Как часто у немцев, организация труда была блестяща: картотеки в идеальном состоянии, даже нечто вроде первой компьютеризированной системы. Ребенок осматривался врачами, потом его забирали у родителей, уверив, что чадо будет содержаться в «специальной секции», где за ним будет «специальный» же уход. Детей-инвалидов увозили в центры эвтаназии, где через пару недель «наблюдения» они умирали. Официально — от пневмонии, а на самом деле — от инъекции яда. Чаще всего — фенола. Вскоре убивать стали не только больных детей, но еще и малолетних преступников и, конечно, еврейских детей — уже просто потому, что те были евреями. Родителям, пытавшимся выяснить, что же все-таки произошло, угрожали принудительными работами и потерей родительских прав на оставшихся детей, однако…

Маша в задумчивости стояла чуть на возвышении на опушке леса, глядя на городок из белых палаток и ярких флагов. Между палатками ходили женщины в ярких длинных одеждах и мужчины — кто в жестяных латах, кто в плащах. Где-то между палатками вился дымок. Пахло тушенкой. Странное место и странные люди. Она пожала плечами и начала спускаться вниз. Девушка в платье из дешевой полупрозрачной ткани с люрексом, выходя из палатки, смерила Машу удивленным взглядом. Ну да. Она одета не как положено — идет себе в банальной футболке и джинсах.

— Простите, — решилась Маша, — где мне найти Королеву?

Девушка нахмурилась и вдруг взяла ее за руку. Ошарашенная Маша не сопротивлялась.

— Я отведу тебя к Королеве, — сказала тихо девушка. — Я ее фрейлина, Андольфина.

— Кхм. Спасибо. — Машина рука чувствовала себя весьма неуютно в чужой, чуть влажной ладони.

А девушка вела ее за собой — мимо мальчика в лохмотьях, просящего милостыню, мимо тощего подростка в костюме шута, мимо полного мужчины с явно накладной широченной бородой и в широкополой соломенной шляпе, отвесившего поклон ее спутнице: «Дражайшая Андольфина, мое почтение!» Андольфина едва склонила маленькую головку, украшенную какой-то замысловатой полоской из бусин. Наконец она отодвинула полог палатки, больше напоминающей шатер, и, чуть согнувшись, зашла внутрь, продолжая тащить Машу за собой. В палатке пахло индийскими благовониями, от которых у Маши мгновенно начала болеть голова. Пол был покрыт протертым до дыр ковром, а в глубине сооружен диван из надувных подушек, облагороженный какой-то блестящей тканью.

— Прошу прощения, моя Королева, — низко поклонилась, сделав что-то вроде реверанса, фрейлина, — это к вам.

На диване лежала молодая женщина лет тридцати в черном бархатном одеянии с длинными, почти по колено, волосами. Даже в полутьме палатки было очевидно: волосы — парик, причем дешевый, но, парадоксально, в странной особе и правда чувствовалось то, что в журналах позапрошлого века называлось «царственной грацией». Благожелательная улыбка на накрашенных темной помадой губах тоже была вполне себе королевской.

— Не смущайся, дитя. Проходи, тебе будут рады.

Маша молча кивнула, вынув свою ладонь из цепкой лапки своей спутницы.

— Ты можешь идти, — даже не повернув голову в сторону своей фрейлины, сказала Королева. И девушка в полупрозрачном люрексе сразу же исчезла. А Королева тем же плавным жестом показала на свои подушки: — А мы присядем.

Маша осторожно опустилась на чуть скрипнувший импровизированный диван.

— Прошу прощения, что побеспокоила, Королева. — Она знала, что «Королеву» зовут Яна Приходько, но решила пока с этим подождать.

— Ничего. Спрашивайте. Вы ж на сайте меня нашли?

— Да, — не стала скрывать Маша. — Я хотела бы задать вам пару вопросов по поводу игроков в вашем…

— Мордхалл. Это город. — Королева вздохнула. — Империя разваливается, и сюда стекаются все племена: орки, эльфы, зеленые люди, наемники Эноса, маги Древнего Леса. Я — последняя Королева Мордхалла, и если я умру…

— Простите. — Маша нахмурилась. — Это ваша легенда, Яна?

При звуке своего имени Королева будто стала меньше ростом:

— Ну да. Мы придумываем правила — без правил нет игры. Общую легенду, историю города и сценарий предстоящего действия. Потом рассылаем список — приблизительный — персонажей. Те, кого вы встретили здесь. — Яна повела головой туда, где, невидимые за стенами палатки, ходили товарищи в жестяных латах и длинных юбках. — Это люди, которые целый год работали над костюмом и над своим героем. Они все про него знают — как он говорит, во что верит, умеет ли управляться с мечом или магическим шаром, понимаете?

Маша кивнула:

— Вживление в роль?

— Ну да. А потом мы собираемся здесь и разыгрываем, что придумали. Как-то так.

— Вы имеете в виду поединки на мечах?

— Нет, — нахмурилась Королева. — Поединки — это для тех, у кого много энергии и слабо с фантазией. А так — все, что угодно, в условиях заданного мира. Интриги, суды, балы, свадьбы, магия…

— Ясно, — сказала Маша, заглядевшись с легким недоумением через приоткрытый полог палатки на снующих эльфов с большими накладными ушами и троллей с жуткими зубами в зеленом гриме.

Яна вздохнула:

— Ничего-то вам не ясно. Думаете, мы какие-то сумасшедшие, ряженые. В детстве не доиграли, да?