Девушка закашлялась, сплевывая кровь. Первые лучи солнца пробились через узкое окно под потолком, их блеск напомнил Наяде о двух золотых монетах, которые ей так и не пригодились. Через силу она заставила свое лицо улыбнуться, вспоминая, как заполучила их. Именно тогда все пошло наперекосяк в ее жизни, будто кто-то запустил маховик, заставляющий девушку совершать ошибки одну за другой.

Свежее весеннее солнце не могло пробиться настолько, чтобы согреть продрогшие кости узницы, оно навеяли давно позабытые воспоминания.

Она кружится посреди лесной поляны с диким яблоком в руке, в то время Робин еще был жив и сидел в тени под деревом, прячась от летней жары. Наяда смеялась, напевая пошлые песенки Фолвика, подслушанные в таверне, и отец тоже смеялся, щурясь.

Устав кружиться, она упала в мягкую траву, прикрыв глаза от наслаждения и громко откусила спелое яблоко, чавкая.

Чуть позже Робин повел ее, собирать дикую малину. Лопая кисло-сладкие ягоды без остановки, Наяда вся перепачкалась. Отец отдал ей свою порцию малины, потрепав девчушку по волосам.

— Грязнуля, — констатировал он, пытаясь не смеяться.

Еще двое суток девушка пролежала в полубессознательном состоянии, улыбаясь как идиотка. Тюрьма начала казаться ей ненастоящей, плодом воспаленного воображения. Очухавшись от палки, отходившей ее по спине по милости Ниоина к шестому дню, Наяда принялась мерить камеру широкими шагами. Заключение слишком быстро заставляло ее дичать. Наяда больше не могла отсиживаться в камере, самая худшая из пыток, — ожидание.

Схватив тарелку со свежей жижей она повторила свой поступок, швырнув ее в решетку, туда же полетела и пустая кружка.

Ниоин не заставил себя ждать. Наяда наблюдала за тем, как он спешит к ее камере с палкой на перевес и пыхтит, дожевывая что-то повкуснее жижи. В этот раз она была наготове.

— Не понимаешь с первого раза, да?

Начальник тюрьмы отворил дверь камеры, переводя дыхание и прямо с порога замахнулся палкой на девушку. Наяда подалась в сторону, уходя от удара и перехватила незамысловатое оружие мужичка. Дернув палку на себя, свободной рукой она толкнула дверь камеры, отрезая Ниоина от себя. Тюремщик злобно зашипел, тряся придавленной конечностью.

Наяда выждала, пока он придет в себя и снова ринется на нее. В этот раз она присела, кончик палки зацепил ей только плечо. Она ударила тюремщика под колено и вскочила, чтобы ударить в горло.

Жилистый толстячок грузно осел, кряхтя и ругаясь.

— Что тебе надо-то? — Прорычал он, силясь подняться.

— Ничего, — ухмыльнулась девушка, — развлекаюсь в ожидании казни.

Тюремщик огрел ее отборной руганью и погрозил кулаком. В следующие дни еду и воды приносил молодой крепкого вида солдат с каменным надменным лицом. На выпады девушки он никак не реагировал. Она стучала по решеткам, кидалась в него едой, кричала, ругалась, но ничто не выводило его из себя. Один раз он пригрозил ей пальцем, показывая на свой рот и качая головой.

— Прости, я не знала, — пробубнила Наяда, съеживаясь. Больше она не досаждала немому.

На седьмой день она с благодарностью проглотила всю жижу и даже облизала тарелку, ее резко затошнило и повело в сторону. Наяде пришлось схватиться за прутья, чтобы не упасть. Вкус только что проглоченных отходов напомнил ей то, чем кормят свиней на ферме. В одно большое ведро скидывают все остатки еды от огрызок яблок и картофельных очистков до обрезок жира, оставшихся от мяса.

Кое-как она сдерживала рвотные позывы, умоляя свой желудок угомониться. Вода не прогнала ужасный вкус отходов. Наяда села у решетки, закрыв лицо руками и заплакала. Она редко позволяла себе это занятие, считая слезы недопустимой слабостью, сейчас вроде как время было подходящее, к тому же никто ее не видел и не слышал.

Уткнувшись в грязные ладони, девушка заскулила от обиды и отчаяния. Она не хочет умирать, только не так. Казавшиеся пару месяцев назад простыми, правила, которые один единственный раз ей перечислила леди Эдиона, стали для нее залогом спокойной и размеренной жизни в Хорте. Наяда искренне верила, что соблюдая их все, сможет не выделяться и прожить долго, пусть и не слишком счастливо. Когда же все успело так быстро рухнуть? Одно неверное движение, одно неправильное слово и запустился механизм невозврата. Нарушив единожды, она уже не могла остановиться и продолжала нарушать. Иногда это оставалось незамеченным, но что теперь с того толку.

Наяда потрогала щеку, ссадина за неделю успела затянуться и покрыться неприятной коркой, которая постоянно чесалась. Она уже не и помнила, как ободрала кожу. Всякий раз, пытаясь воскресить в голове события той ночи, она помнила только молнии, свободно гуляющие по ее телу и кровь, капающую из носа на дорогущий ковер. Интересно, как все это время поживает Хеуд.

— Я до тебя доберусь, — злобно прошипела девушка, обнимая себя за плечи. Она представляла расправу над Знатным господином в красках, придумывая десятки вариаций его смерти.

Когда ее выведут на помост к виселице, она вырвется и кинется на Хеуда, она не умрет одна.

Девушка встряхнула головой, приходя в себя. Лучше бы она согласилась на помощь жены кузнеца и осталась на зиму у них. Вот где было верное решение, которым Наяда пренебрегла.

Приткнувшись около стены, она сложила ноги и стала покачиваться, будто в трансе, больше ни о чем думать не хотелось. Мысли ее только больше будоражили, раздражали. Если она хочет остаться жива, то должна оставаться спокойной. Должна понять, как выбраться из очередной передряги.

Утром восьмого дня, Наяда услышала голоса возле входа в городскую тюрьму, один из которых принадлежал Вилмету. Сглотнув ком в горле, девушка сразу все поняла. Скоро. Скорее всего ее судьбу уже решили.

Она ухватила немого солдата за руку, когда он подталкивал миску с едой под решетку и требовательно потащила его на себя.

— Не уходи, пожалуйста.

Солдат пожал плечами, указывая на что-то в стороне выхода.

— Нет, прошу тебя, всего пара минут. Я знаю, что скоро за мной придут.

Солдат грустно понурил голову и расслабился, поняв, что девушка не станет на него нападать. Наяда просунула вторую руку между прутьев и притянула парнишку к себе, довольствуясь подобием объятий, солдат не сопротивлялся, он приобнял заключенную, почти ласково поглаживая ее по спине мозолистой ладонью. Наяде показалось, что они стоят, обнявшись, целую вечность, она не хотела отпускать своего молчаливого тюремщика. Вскоре он сам осторожно отодвинул девушку и развернулся, чтобы уйти, но подумав, снова посмотрел на нее и прижал правую руку к сердцу.

Наяда прослезилась, поступок парнишки тронул ее за живое. Он помнил морозный день, когда она пела песню для новобранцев, провожая их на смерть. Он тоже там был.

— Я даже твоего имени не знаю, — заметила девушка, провожая солдата. — Может так будет лучше.