И мы решительно бросаемся с Олегом, к стволу ближайшего вяза. Ствол – очень толстый и гладкий! Попробуй, залезь! Первым, мы выталкиваем вверх, в мощную развилку, Олега. Потом, я вцепляюсь в протянутую сверху руку Олега, а Дыхан подталкивает меня сзади… Теперь мы, вдвоём с Олегом, в две руки, вытаскиваем в развилку Михаила. Всё! Мы все – на дереве!

Только теперь, мы оглядываемся на медведей… Но, оказывается, всё разрешилось само собой! Медвежонок уже вернулся обратно, к семье. Медведица, не выбирая дороги, с олимпийским спокойствием, лезет прямо в речку! Я, с ужасом смотрю с вяза, как медвежата, пометавшись туда-сюда по метровому снежному надуву берега, отчаянно прыгают с него прямо в кипящую воду и торопливо гребут через бурную Тятину. Там – такое течение! Среди бурунов воды, мне видны только головы плывущих медвежат! Медведица уже перебралась через речку, вброд. Ей плыть не нужно, она большая…

– Мамаша, называется! Как шла – так и пошла!.. Бедные! – мысленно, про себя, жалею я зверёнышей, – Ей захотелось через речку – и её совсем не заботит, смогут ли медвежата преодолеть это течение! Оказывается, в природе никто не заботится о своих детях. Это только в сказке – все добрые и заботливые…

– И не заболеют же! – бурчит Дыхан в свой бинокль, словно прочитав мои мысли, – Вот, кого бог здоровьем не обидел!

Медвежья семья ушла. А, нас – очень поджимает время! Мы торопливо спускаемся с нашего «баобаба» и широким полукругом срезаем язык медвежьего пихтарника. Солнце окончательно растопило снег! На каждый второй шаг проваливаясь по пояс, мы торопливо крадёмся друг за другом. След в след. Глубокий, зернистый снег совершенно не держит нас…

Как только хвойник заканчивается, мы скорее подворачиваем правее, к речке, на проталины речной поймы.

– Фууу! Наконец-то выбрались! Из этих снегов.

– Ну, кажется, всё! – радуемся мы.

– Теперь – дай бог ноги, до дому!

Мы бодро вышагиваем по голым проталинам…

Через полкилометра торопливого хода, в спелом пойменном ивняке, я замечаю, что, стоящий впереди нас, мой лайчонок Загар, что-то усиленно вынюхивает около небольшой лужи.

– Загар! Ну! Что тут у тебя? – любопытный, я с ходу подворачиваю к нему.

Оказывается, Загар интересуется горячим следом молодого медведя! Этот зверь скрылся ещё до того, как мы его увидели. В луже стоит муть от его прыжка. Выплеснутая на край дернины, вода наполняет углубление от медвежьей ноги…

Но, мне некогда стоять и раздумывать! Мы и так припозднились сегодня. Скоро наступят сумерки. В природе уже разлито предвечернее успокоение.

– Вперёд! – подгоняет Михаил, – Труба зовёт!

Ещё в конце марта, Юра Кулинский и Андрей Анисимов, проезжая на снегоходе вверх по Тятиной, километрах в четырёх от устья речки обнаружили дупло рыбного филина. Испуганная рёвом Бурана, птица выбросилась из дупла – и этим, его выдала. В дупле была кладка из двух яиц…

И вот теперь, двадцать девятого апреля, мы втроём, пришли сюда специально – как орнитологу, Дыхану нужно познакомиться с совиным дуплом. Мы стоим и издали, в бинокли, рассматриваем дерево с дуплом…

Это – настоящий «баобаб», толстенная ива. В средней части её ствола чернеет провал дупла. Мне, в бинокль, хорошо видна серая, трещиноватая кора дерева…

– Саня! – оборачивается ко мне Дыхан, – Что это за дерево? Мне знать надо, для Летописи. В этих деревьях филины дупла устраивают.

– Это ива Урбана, – отзываюсь я.

– «Урбана» – от слова «урбанизация»? – уточняет Дыхан, – Типа, «ива городская»?

– Нет! – отрицательно трясу я, головой, – В определителе слово «Урбана» – стоит с большой буквы. Значит, это – фамилия. Эта ива названа в честь какого-то Урбана.

– Понимаю! – кивает Дыхан, – А что? Простая русская фамилия, Урбан!

– Хм! Смешно, – улыбаюсь я, одними глазами, – Здесь, на Курилах, каждое второе растение названо в честь первооткрывателей и членов команд их фрегатов. Фамилии, знаешь, какие заковыристые? Прево, Фори, Вильямс, Миддердорф, Селькирк!

– Ладно, ладно, Сань! – успокаивает меня, Дыхан, уже снова глядя в бинокль, – Это я так, зубоскалю, от делать нечего. Урбан… по-моему, это венгры… Видишь – белые пёрышки трепещут в щелях коры, ниже входа в дупло?

– Ага! – отзываюсь я, от своего бинокля.

– Это – пуховые перья филина! Верный признак того, что дупло жилое! По крайней мере, таковым было до недавнего времени. Давай, подойдём чуть ближе!

И мы приближаемся к дереву, осторожно шагая по валунам речного берега. Опять тихо стоим и смотрим в бинокли…

– Пока тихо, – прикидывает Дыхан, – Давай, ещё ближе!

Вот, мы уже стоим почти под ивой…

– Саня! – тихо говорит мне Дыхан, – Видишь? Кора, по краям входа в дупло, вся измохрачена, висит узкими ленточками?

– Ну! – шепчу я в бинокль, разглядывая месиво розовых завитушек ивовой коры.

– Это – филин её полосует! Он, когда прилетает к дуплу, когтями вцепляется в его край. Это второй верный признак того, что дупло жилое!

Однако, птица всё не вылетает!

– Вот, блин! – пыхтит на это, Михаил, – Кажись, облом.

– Может, она нас не услышала? – предполагаю я.

– Кто?! Филин?! – недоумённо оборачивается на меня Дыхан.

Я остаюсь стоять, а Михаил карабкается по стволу ивы, вверх…

Заглянув вовнутрь дупла, он начинает свирепо материться: «Блин! Да чтоб его! Мать твою!..». Из потока его отборных матов с дерева, мы с Олегом уясняем одно – дупло пусто! Ни кладки, ни филинов…

– Если б самка ушла от нас заранее – в дупле лежала бы кладка! – говорит уже громко, не таясь, Дыхан, – А тут – ничего нет! Значит, дупло бросили раньше, не мы – причина…

Какая досада! Но, делать нечего… Описав устройство филинячьего дупла, Дыхан спускается по стволу ивы вниз, и мы продолжаем наш маршрут…

Пролетел очередной рабочий день. По тропе над поймой Тятиной, своей тройкой, мы возвращаемся с верховьев речки. Яркий, весенний день уже клонится к вечеру.

– Фуууу! – устало думаю я, – Весь день на ногах! Как волки… Скорее бы дойти…

Мои мысли прерывает жаркий шёпот Михаила: «Медведь!».

– Где?!

– Вооон! Видишь? В пойме пасётся! – Дыхан тычет пальцем вниз, напротив нас.

Мы стоим на самом краю обрыва, над речной долиной. Через сетку ветвей ивовых крон речной поймы, почти напротив нас, я едва угадываю бурое пятнышко. Торопливо навожу на него свой бинокль.

– Точно, медведь! Молодой.

Поджарый и голенастый, в поле моего бинокля стоит пестун. Какие у него, уморительно длинные уши! Узкая морда опущена к земле. Изредка переступив с ноги на ногу, подросток надолго замирает снова…

– Кормится!

– Ага.

Неторопливыми движениями передней лапы, медведь ковыряет какие-то корешки. Весенний ветерок перебирает длинные пряди волос, свисающие вниз с его живота. Густая и длинная, зимняя шерсть ровно лежит на боках, плечах, холке…

– Какие длинные пряди волос, свисают у него с живота! – удивлённо комментирую я, – Как у яка, на Тибете! Я, на