– Да! – соглашается Михаил в свой бинокль, – Красив! Нечего сказать.

– Олег! На, посмотри, – я передаю бинокль Чудаеву.

Ветерок гонит наш запах вверх по речке, вдоль речной долины, стороной.

– Вы стойте здесь! – азартно шепчет нам Дыхан, – А, я – с подветра забегу!

Он торопливо уходит, обратно по нашей тропе, подковой огибающей извилину речной долины. Я неотрывно смотрю в свой бинокль, на медведя…

Вот! Зверёныш насторожился! Напряжённо подняв нос чуть вверх, он ловит ветерок… Заволновался!

– Чёрт! Нас подхватил! Какой нюх надо иметь! – изумляюсь я, – Ведь, наш запах – его тянет вообще стороной!

Медвежий подросток, развернувшись по ветру, торопливо шагает по ивняку прочь. Его шаги всё быстрее, быстрее… И вот он, уже, стремительно мчится вверх по пойме, вдоль речки, почти в ту сторону, куда ушёл Дыхан.

– Нет! Мишка не успеет! – вычисляю я и облегчённо улыбаюсь, – Точку их пересечения медвежонок проскочит раньше!

Увидеть молодой труп этого «чуда» мне совсем не хочется…

Скоро, опять же по тропе, к нам возвращается Дыхан.

– Не успел! – в горячке, балагурит он, – Он так лихо подорвал!

И я не замечаю, в его весёлых глазах, грусти по этому поводу…

– Я и так знаю, что ты не успел! – думаю я, не подавая виду, – И это – так хорошо!

Мы трогаемся дальше. Последний в нашей тройке, я тайком оглядываюсь сверху, на речную долину: «Какой ты осторожный, медведик! Дай бог тебе ещё – лет двадцать жизни!».

Олега Чудаева забрали на военную службу. Просто, приехал на вездеходе его отец-милиционер, обнял Олега за плечи и сказал: «Сын! Собирайся. Нужно Родине послужить». Пять минут на сборы – и Олег уехал в армию…

У Дыхана – своя программа работ. У меня – своя. Теперь, мы работаем втроём – Михаил, я и Загар. Мы по-прежнему обитаем в рыбацком балке, на Тятино.

Изо дня в день, мы приходим в наше жилище – только к вечеру. Изо дня в день, устало присев перед печкой, Дыхан растапливает нашу буржуйку. А я, тем временем, развожу в большой, алюминиевой миске жидкое месиво: одна часть сухого молока, одна часть яичного порошка и одна часть муки. Соль и сода, и я выливаю всё это на смазанную маслом, горячую сковородку. Очень скоро получается полная сковородка густого как пирог, яичного омлета! Своим тесаком, я режу этот пирог на три равных сектора, от центра к краям. Нас же, трое? Трое! Одна часть Михаилу, одна часть мне и одна – Загару…

Командировка в заповедник у Дахана закончилась, он ведь работает на Шикотане. Он уезжает в Южно-Курильск, в цивилизацию. Мы остаёмся, с Загаром, вдвоём…

Пятнадцатое мая. Ко мне, на Тятино, приехали Сергей Олевохин и Юра Кулинский. Как и договаривались, сегодня мы отправляемся вокруг подножий вулкана Тятя. Не с востока, вдоль побережья, а с запада! Нам нужно подняться в верховья Тятиной, перевалить в верховья птичьей и по ней – спуститься до устья. Переночуем в кордоне на Урвитово и вернёмся на Тятино по побережью. Большой поход! Мы идём с ночёвками, под небольшими рюкзаками. С этой стороны вулкана – ещё никто не проходил! Никто! Вот в чём романтика…

С нами идут и наши собаки – мой Загар, его брат, лайчонок Кулинского и худосочный кобель-лайка с Филатовки. Его зовут Шнырь. В это время года очень хорошо передвигаться по Кунаширу – снега уже нет, а лопухи ещё не поднялись. Речные поймы, стоят – совершенно пустые!

По тропе, мы проходим четыре километра вверх по Тятиной. И вскоре упираемся в обширный хвойник мамашиного языка. Это название так и прилепилось к хвойному лесу, на поляне которого, весной, мы с Дыханом и Чудаевым наблюдали за медвежьей семьёй. Шнырик незаметно вильнул за деревья и скоро, метрах в пятидесяти сбоку от нас, раздаётся его редкий, вроде бы даже ленивый, лай. Не обращая внимания на этот лай, мы шагаем своим путём. Наши подростки-лайчата весело резвятся рядом с нами.

На повороте речной долины мы, незаметно для себя, углубляемся в пихтарник мамашиного языка. Путь нам пересекает маленький лесной ручеёк, бегущий прямо между корнями пихт.

– Ррррррррррр!

Раздельное, металлическое «Рррррррр» раскатом прокатилось из-за покатого холмика за ручейком и растаяло между стволами ёлок и пихт… От этого железного «Ррррррр» у меня холодеет душа. Оно напомнило мне звук пускового двигателя, на трелёвочном тракторе!

Мы стоим, как вкопанные, перед ручейком. Наши лайчата послушно стоят у наших ног, а храбрый Шнырик делает вид, что сейчас, больше всего на свете, его интересует прошлогодний листочек у его ноги…

– Это – медведь! – говорит Кулинский.

– Ну! – соглашаюсь я, – Это медведь ревел!

Через минуту, мы приходим в себя.

– Ну?

– Что нам делать, дальше?

Сергей принимается науськивать собаку: «Шнырик! Взять! Взять, Шнырик!». Мы, с Кулинским, его откровенно не понимаем.

– Серёга! – говорит Кулинский, – Ради чего? Пошли, обойдём!

– Вон! Голая пойма слева! Совсем рядом! – вторю ему я.

Но Олевохина, если шлея под хвост попала, ничем не остановить: «Чего это я, в обход пойду?! Шнырик, куси, куси!».

– Саня! Медвежонок! – удивлённо говорит мне Юра.

– Где? – я пытаюсь что-то разглядеть в чёрных тенях пихтарника.

– Вон! На дереве сидит, видишь? – тычет рукой Кулинский в хвойник, прямо перед нами, – А под деревом – медведица стоит!

Я шарю полем своего бинокля под кронами… Но ничего, кроме чёрных теней, различить не могу.

– Смотри внимательно! – говорит мне Кулинский, – Сейчас туда Шнырик подлезет.

– Ага! – оживляюсь я в бинокль, – Вот! Шнырика вижу…

Я не успеваю договорить, как что-то коротко сдвигается в черноте под кроной, и Шнырь, стрелой вылетает из-под дерева. И мчится к нам! Не задерживаясь возле нас, он пулей проносится мимо!

– Вот, это, да! – изумляюсь я, на это, – Вот, это, прыть!

Больше, Шнырик под дерево – не ходок. Он крутится у наших ног и весь его вид говорит: «И что вы там интересного нашли? Пойдёмте отсюда скорее! Кругом так много интересного, а вы – тут торчите».

– Пошли! Обойдём по пойме! – опять предлагает нам Юра.

– Конечно, пошли! – соглашаюсь я.

– Зачем?! – упрямится Сергей, – Пошли напрямую! Какого чёрта! Я – не буду обходить!..

После пары минут препирательств, не обращая больше внимания на Олевохина, мы с Кулинским и собаками разворачиваемся круто влево и через пятьдесят шагов, вываливаем в пустую пойму речки. Здесь – сказочный обзор! Широким полукругом, мы огибаем массив мамашиного языка, по проталинам. Сергей, всему свету назло, идёт пихтарником.

– Ну и пусть! – раздражённо думаю я, изредка слыша треск сучьев под его сапогами в хвойнике, где-то напротив нас, – Сожрёт – твоё дело!..

Верховья речки. Маленькая, травяная полянка. Пятачок между большими елями. Здесь заканчивается обширная пойма Тятиной. Она резко переходит в узкий, лесистый распадок с