Виты Сэквилл-Уэст, Матильде была за «Веру» Элизабет фон Арним. Отец убедил всех, что какая-то волшебная сила привела его прямо к книге Бетти Смит «Дерево растет в Бруклине». А мать, уже сама по себе, после того как прочитала «Годы наоборот» Нади Террановы, взяла ее последний роман «Прощайте, призраки».

Меньше чем через две недели выйдет книга, которую Тина написала в первые три месяца ковида. За совершенным в своей точности названием – «Домашняя симфония» – раскрывается мозаика мыслей и голосов одного семейства с собачкой, принужденного к обязательному совместному проживанию в Милане. Самое прекрасное в этой книге то, что семья строится день за днем на наших глазах, как если бы она изобреталась самим этим чрезвычайным положением. Тина тоже обладает тем самым, чего лишена я: иронией.

Тем временем пришли джемы, приготовленные Анной. Джем Вирджинии Вулф с горькими апельсинами и виски на торфяном дыму, Шарлотты Бронте – с мандаринами и ванилью. Натали из Израиля наконец ответила мне, попросив подтвердить заказ, а Джулия из Кента написала, чтобы сказать, что Майк звонил ей и хочет забрать наш чай, поскольку 20 мая он приезжает в Италию. Все так синхронно, что кажется заранее согласованным.

Я просматриваю книги, имеющиеся в наличии в коттедже. Это вообще самая волнующая вещь. Вчера мы с Донателлой покрасили дощатый пол серой краской нового оттенка – с лазоревым отливом – и вдобавок шезлонг с Фридой Кало, который был из необработанного дерева. Мы его сделали прекрасного шалфейно-зеленого цвета. Грациано подстриг траву, выросшую за неделю так заметно, что это даже впечатляет. Уходя, мы без конца оборачивались, невероятно гордые этим клочком земли, будто это наша дочь, отправившаяся в школу в свой первый учебный день.

* * *

Сегодняшние заказы: «Ботанические тетради мадам Люси» Мелиссы Да Косты, «Дворик “Ностальгия”» Джузеппины Торрегроссы, «Сад моей мечты» Пии Перы, «История дождя» Нейла Уильямса.

27 апреля

Я бы никогда не вспомнила о Пекосе Билле, если бы Мартин не задал мне этот вопрос. Забытый ребенок, придумывающий себе жизнь вместе с животными, давшими ему приют, – змеями и койотами. Ничтожное существо, которое превратится в ковбоя с бахромой, воспользовавшись уроками детства, проведенного между кактусами и зверями. Его язык будет всегда особенным, родившимся вне условностей общества, в тесном единении с природой.

Пекос & Пеппи & Пиноккио. Потому что он тоже был среди моих драгоценностей: в невероятном издании 1963 года с предисловием Дино Буццати, напечатанном Валларди для детей итальянских медиков. Книга была огромного формата, высотой с четырехлетнего ребенка, и в ней были роскошные иллюстрации Альберто Лонгони. Эти рисунки, сумевшие пересочинить Пиноккио, бывшего более легкомысленным и беспечным, придали ему глубину, неуверенность и человечность. Случай распорядился так, что тетя Фени служила экономкой в доме одного известного луккского кардиолога. Его жена Вивиана просто обожала тетю и знала, что у той есть маленькая племянница, читающая все, что только можно. Так и получилось, что эта чудесная книга досталась мне и вошла в трио из трех «П», спасших мне жизнь.

Потому что жизнь и вправду шла как-то наперекосяк. После женитьбы моего брата мы переехали в дом без туалета. Не знаю, может быть, мне это и приснилось, но я помню как сейчас день свадьбы. По окончании церемонии и праздничного обеда пришло время отъезда в свадебное путешествие – местом назначения был определен Капри. И вот тут развернулась сцена: главная деревенская площадь, односельчане, столпившиеся для прощального приветствия, машина с заведенным мотором, в которой уже сидит молодая жена, готовая к отъезду, а молодой муж стоит одной ногой в машине, а другой – на улице, целиком оказавшись во власти отчаяния одной девочки. Которая не отпускает его ногу, и кричит, и плачет без всякого стыда. Демонстрирует всем то, что держала в себе в течение шести лет: свою любовь.

С той ночи девочку стали преследовать расстройства восприятия реальности. Она слышала, как постепенно затихают голоса; видела, как вещи уменьшаются, пока совсем не исчезнут; чувствовала, как ее язык растет во рту, становясь посторонним телом; если она дотрагивалась до какого-то предмета, то ощущала его огромным, как если бы он хотел раздробить ей руку. Зрение, слух, осязание, вкус были вне игры: страна призраков. Спастись сумело только обоняние. Девочка чувствовала запах серы, идущий из ада, проживаемого ей ежедневно. Мать, не зная, к каким врачам обращаться, чтобы вылечить эти странные болезни, водила ее к окулисту. Но, разумеется, она прекрасно видела. Только говорила, что «видит далекие вещи». Был один врач, который знал, как ее вылечить, и это был ее отец. Все моментально проходило, когда он садился к ней на постель и говорил: «Ты видишь далекие вещи? А у тебя получится увидеть тетю Фени в Генуе?»

Ирония спасает человеку жизнь. Еще одним, кто не обладал ею, наверное, был Пасколи, но зато он был восхитительным поэтом. О «далеких вещах» – он тоже их видел – он написал настоящий шедевр, «Туман»[86]:

Ты скрываешь далекие вещи,

туман, неосязаемый и молочно-бледный,

ты, дымка, все еще поднимающаяся

в рассветный час,

после ночных всполохов и обрушений

воздушных лавин!

Сколько книг было написано о далеких вещах, о мире, который съеживается в одну точку, о потерях, о брошенности, об обрушениях воздушных лавин, и сколькими слезами ярости и страдания пропитаны их страницы. Пекос теряет родителей, Пеппи зачарованно смотрит на свечу, воображая возвращение отца, Пиноккио приходится пережить серьезное преображение. И тем не менее. Далекие вещи стали видимы, обрушения воздушных лавин стали слышимы. Чтение – это фантастическое, волшебное лекарство, которое вернуло мне четыре пропавших чувства. Я могу видеть, слышать, трогать на ощупь и пробовать на вкус, не боясь больше кануть в небытие.

Сейчас семь утра, дождь перестал, и я жду, когда придет «главная на районе», а пока занимаюсь каталогом книг.

* * *

Сегодняшние заказы: «Женщина взаперти» Колетт, «Две жизни» Эмануэле Треви, «Книжная лавка» Пенелопы Фицджеральд, «Пограничный лес» Федерики Мандзон, «Сад моей мечты» Пии Перы, «Любящий Фрэнк» Нэнси Хоран, «История Луиса Сепульведы и его кота Зорбы» Илиде Карминьяни.

29 апреля

– Куда ты идешь? – спрашивает мой брат, приехавший вчера навестить маму.

– Посмотреть, как там сад, – отвечаю я. Наверное, я кажусь ему чудачкой, ведь он на леса и поля не смотрит, он их использует, он в них работает. Всю свою жизнь он простоял у доменной печи в Металлургическом обществе в Форначи-ди-Барга в Лукке, но в шестьдесят лет он вышел на пенсию и начал вести ту жизнь, которая нравится ему. Маленький домик в Фонтаначчо, поля, птицы, трактор, ездящий по полю туда-сюда. И внуки. Все внуки, большие и маленькие, его обожают – так, как обожала его я. Не было еще ни одного рождественского обеда, чтобы Фабио и Давид не сидели с ним рядом, один по правую руку, а другой – по левую. Сейчас ему семьдесят восемь лет, и он потрясающе красив. Он стал для меня эталоном, с ним я сверяла всех мужчин, которых любила. Если они соответствовали этому эталону – хорошо, а если нет – между нами ничего не могло быть. Когда родилась Ваня, я так сильно ревновала, что едва мне случалось остаться с ней наедине, как я начинала мучить ее, пока она не заплачет. Мне было семь лет, а она была в пеленках. Я видела далекие вещи, и такая жизнь меня вовсе не радовала.

Джулия мне сказала, что на ближайшие выходные у нас забронировали где-то двадцать посещений, и многие уже бронируют даже на май и июнь. Я очень рада, и мне не терпится снова встречать в нашем книжном читателей. Любопытно посмотреть, что они захотят прочитать, какие книги заберут с собой домой.

Коттедж готов, пол выкрашен еще раз, сад тоже ждет встречи с посетителями: розы распускаются, пионы, хоть и медленнее, не так явно для глаз, но тоже подрастают. И, потом,