«Не узнаёшь?»

«Нет, не узнаю. Смутно… Лицо твоё напоминает мне одного человека, но его давно нет. Он убил себя».

«Его заставили это сделать, - напомнил я. – У меня нет желания играть в прятки. Я предупреждал, что найду тебя?»

Он приподнялся. Тень сомнения легла на лицо.

«Ты его сын, – предположил он. – Или младший брат».

«Я предупреждал, что найду тебя. И я тебя нашёл».

«Этого не может быть», - пробормотал он.

Его рука потянулась к подушке. Я взвёл курок, Мюллер замер.

«Что у тебя там? Оружие?»

Он горько усмехнулся:

«Я слишком стар, чтобы держать под подушкой оружие. Там нитроглицерин. Сердце пошаливает».

«Обойдёшься, - сказал я. – Сам подумай, я пришёл убить тебя. Какая мне разница, от чего ты сдохнешь – от сердечного приступа или от пули».

«Я не боюсь смерти», - сказал он задумчиво и печально.

Но я уже и сам догадался об этом. И, признаюсь, меня сия догадка огорчила. А затем наоборот, позабавила. Я уже не испытывал такого острого желания убить его, а он нисколько не боялся смерти. Наша встреча потеряла всякий смысл.

С другой стороны, подумал я, смерть смерти рознь. Ведь Генрих Мюллер говорил о конечном результате, а о самом процессе он, видимо, не задумывался.

И я потащил покорного старика в подвал.

Его смерть была долгой и мучительной. Поверь, в Японии я хорошо изучил науку пытки. Но я не пытал его. Меня не интересовали его секреты. Просто с помощью японских пыток я постепенно – дюйм за дюймом – отбирал у него жизнь.

Я задал ему всего несколько вопросов.

Я спросил его:

«Ты всё ещё сомневаешься, что я - это я?»

«Но я же собственными глазами видел, как ты застрелился!»

«Разве я утверждаю обратное?»

«Как тебе удалось вернуться из ада?»

«Я всё никак не могу туда добраться»

«У каждого из нас свой ад».

«Что ты сделал с Марией?»

«Твоя женщина? Да, всё помню, как будто это было вчера… Не волнуйся. Я блефовал. Я понятия не имел, где она. Я лишь прекрасно был осведомлён о её существовании, а ещё у меня имелась её фотокарточка».

«Так я и думал, - сказал я. - Но не имел права рисковать».

И я возобновил пытку. Надо признать, он держался достойно. Пытался сдерживать стоны, не молил о пощаде… Я уважаю сильных людей. Поэтому ближе к вечеру я милостиво дал ему умереть.

Напоследок он сказал, что мы увидимся в аду. Я не успел напомнить ему его же слова о том, что ад у каждого свой. Он скончался.

Можно сказать, что я его пожалел…

Вот такая вот история…

Запись 027

- А где скрывался Гитлер, вы знаете?

- Думаю, в Патогонии.

- Точно не знаете?

- Нет.

- И не пытались выяснить?

- Зачем? Гитлер как политическая фигура уже был мёртв. Наверное, именно поэтому его фиктивная смерть всех удовлетворила. Даже если у кого-то и возникали подозрения, что фюрер на самом деле не застрелился в бункере, то о них особо не распространялись. Весь мир хотел думать, что Гитлер мёртв. Объявись он где-нибудь лет через десять-двадцать, его бы попросту кокнули по-тихому - и всё. Я, кстати, уверен, что его свои же и прикончили лет через пять-десять. Никто не желает служить поверженному богу. А уж такой жалкой личности, как Адольф Гитлер, и подавно. Он превратился в развалину. Помимо этого следует помнить, что вне власти он был занудой. Мало кто был способен выдерживать его общество более трёх часов. Буквально единицы. Гесс, Браун, Борман, Геббельс, его жена Магда и Урсула…

- Урсула?

- Его дочь.

- Чья дочь?

- Дочь Гитлера. Адольфа Гитлера и Евы Браун.

- У них была дочь?

- О ней мало кто знает. Она считалась дочерью Шнайдер, Евиной подруги. Но большую часть времени жила с Евой Браун. Гитлер её обожал. Хотя, конечно, предпочёл бы иметь сына. Я так думаю.

- Наследник не просил вас выяснить место, где скрывается Гитлер?

- К моему величайшему сожалению, Наследник ушёл из жизни в сорок шестом году. Последнее, что ему удалось устроить, – это сброс ядерных бомб на Хиросиму и Нагасаки. Последствия этих взрывов были настолько разрушительны и страшны, что мир до сих пор удерживается от решения вопросов таким образом. Да, Наследник знал, чего он добивается. Так в Спарте детям показывали пьяного человека, чтобы у них не возникало желания притрагиваться к вину, дабы не превратиться в такое же существо.

- Совершенно неудачный пример.

- Не буду спорить.

- А скажите…

- Говори.

- С моей бабушкой вы, получается, так больше и не виделись?

- Я искал её. Не прекращал её поисков. Можно сказать, я разыскивал её по всему свету. И нашёл. Это было нелегко. У неё была уже другая фамилия. Она попала в лапы НКВД, в лучшем случае её ждал лагерь. И военнопленные, и угнанные на работу в Германию попадали под подозрение, их могли обвинить и в предательстве, и в шпионаже, да в чём угодно. Такие люди надолго попадали в список неблагонадёжных. По большому счёту, судьбу каждого человека решал следователь, к которому попадало его дело. Марии повезло. Следователь отнёсся к ней с симпатией, более того, он влюбился в неё. Её тяжёлое положение не смутило его. Я имею в виду её беременность. Он не только закрыл её дело, но и взял её в жёны. Она взяла его фамилию, а в сорок шестом году он был переведён по службе в Киев, и жена, естественно, сопровождала его вместе с ребёнком. В сорок восьмом, нет, в сорок девятом году они получили отдельную квартиру, вот эту самую квартиру, и…

- Ну, дальше-то мне более-менее известно…

- В общем, да…

- Но вы сказали, что нашли её.

- Конечно, я нашёл её, но слишком поздно.

- Почему поздно?

- Она уже лежала в больнице. При смерти. Помню, я пришёл туда. Узнал номер её палаты. Мне сказали, что у неё как раз родственники. Я занял позицию у двери. Спустя двадцать минут оттуда вышли её муж, твои родители и ты. Тебе было лет пять. Тебя держали на руках, ты плакал навзрыд. Когда вы ушли, я вошёл в палату. Приблизился к койке. Мария постарела, но я её узнал. Мне показалось, что и она узнала меня. Мария