Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По совету Бормана Гитлер всем и каждому говорил о том, что собирается до конца оставаться в обороняющемся Берлине, а в случае надобности готов и умереть как истинный солдат. Но уж чего Гитлер не хотел, так это умирать. Он, конечно, был фанатиком, но не до такой степени, чтобы не воспользоваться шансом улизнуть от возмездия.
У фюрера имелось несколько двойников. Один из них даже был его дальним родственником. Единственное отличие состояло в том, что двойник курил. Но чаще остальных после покушения в сорок четвёртом году Гитлера заменял Густав Вебер. Он умел импровизировать, отвечая на незапланированные, неожиданные вопросы, его высказывания и действия были в манере фюрера. То есть скорее всего сам фюрер сказал бы или сделал бы именно так. За это как раз Гитлер и не любил Вебера. Должно быть, подсознательно опасался, что его – неординарного человека – при случае можно будет заменить и никто, ни одна живая душа, не заметит подмены. Он становится параноиком. Fuimus!
Папа-гестапо говорил мне:
«Одно дело сбежать, другое дело – сбежать вовремя. Но перед нами стоит ещё более трудная задача - не просто сбежать, а так, чтобы нас не нашли».
«И как же это исполнить?» - поинтересовался я, хотя прекрасно знал, как.
«Чтобы нас не нашли, надо сделать всё, чтобы нас и не искали».
И он был абсолютно прав.
Операция по спасению Гитлера прорабатывалась тщательно, детально. Приходилось учитывать каждую мелочь. Посвящённых в тайну операции было немного, а после осуществления их стало ещё меньше; эту миссию возложили на меня. Пару человек я убрал до начала операции – тех, кто занимался разработкой и подготовкой операции.
Мюллер повторял:
«Всё должно быть филигранно. Лично мне как профессионалу будет стыдно и смертельно – да, да, да – смертельно обидно, если мы не сумеем обвести вокруг пальца весь мир – от иванов до янки».
В конце апреля операция по спасению Гитлера вступила в решающую фазу. Мы спали буквально по два-три часа в сутки, не дольше. Нервы у всех были на пределе. Особенно у Гитлера, который почти безвылазно находился в обособленном мирке «фюрербункера». Обитатели этого подземного убежища тихо сходили с ума; они жили, словно моряки подводной субмарины, залегшей на дно, - испытывая нехватку кислорода, не ощущая ни времени, ни событий, происходящих во внешнем мире.
В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое апреля в три сорок пять бункер покинули десять человек. Они тихо прошли через «фюрербункер» наверх, в личные апартаменты фюрера в здании старой Рейхсканцелярии. Десять человек: Гитлер, Ева Браун, Борман и семеро верных солдат из дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Всего десять человек и собака фюрера, овчарка Блонди. Отодвинув фальшивую панель за книжными полками в сторону, беглецы проникли в секретный тоннель, приведший их в помещение третьего бункера. Там поджидал их я, а со мной, помимо двух гестаповцев, двойники: дублёр Гитлера и дублёрша Евы Браун. Ну и, конечно, дублёрша Блонди. Всех прибывших я повёл через подземный переход из тоннелей метро к временному аэродрому, где их поджидали «Юнкерсы». А Борман повёл назад приведённых мною людей.
Дублёры Гитлера и Евы Браун должны были сыграть главную роль в этой мистификации. А Борман и двое гестаповцев должны были им в этом помочь. В бункере находился ещё один двойник, но того уже застрелили накануне. Именно его первым и найдут русские солдаты, решат, что это Гитлер, и ни у кого не возникнет вопроса, почему это у главы государства штопаные носки. Сожжённые тела двойников разыщут позже.
Перед посадкой в «Юнкерс» JU-252 – как сейчас помню – Гитлер обернулся ко мне и сказал:
«Проследите, чтобы моя смерть не превратилась в дешёвый фарс».
Я не уловил смысла его слов, но кивнул и ответил:
«Будет исполнено, мой фюрер».
«Я делаю это ради будущей Германии», - сказал он.
«Да, мой фюрер», – ответил я.
А про себя мысленно добавил: ведь нынешнюю Германию вы погубили.
Моторы взревели. Я знал весь дальнейший маршрут. На военной базе в Реусе они пересядут на самолёты испанских ВВС. Дозаправятся на южноиспанском военном аэродроме Марон и приземлятся уже на Канарских островах. Там их ждёт субмарина U-518 с опытным экипажем под командованием молодого, но бывалого капитана Ганса-Вернера Оффермана. На борту этой подлодки им придётся провести полтора месяца пути.
Проводив Гитлера, я отправился на конспиративную квартиру, куда после выполнения задания должны были прийти те два гестаповца, от которых мне тоже предстояло избавиться. Однако вместо них ранним утром первого мая туда явились пятеро головорезов, а вместе с ними и Генрих Мюллер.
Я доложил обстановку.
«Шотцау и Шмидт ещё не вернулись», - сказал я.
«Не волнуйтесь, дружище, - устало отмахнулся Мюллер. – О них мы уже побеспокоились. Теперь пришла ваша очередь».
«Что означают ваши слова?»
«Не делайте резких движений. Я всё объясню. Дайте только дух перевести. Мы все устали, а впереди много работы. Отберите у него оружие».
Меня обыскали.
«Я арестован?»
«Напротив, дорогой мой. Вы свободны. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Вы славно поработали, но, к моему величайшему сожалению, я не могу вас наградить, как вы того заслуживаете. Мне очень жаль».
«Рубите хвосты?» - спросил я.
«Вот видите, вы сами всё отлично понимаете. В этой партии вы лишний игрок. Лишний должен уйти. Это всего лишь игра, но на кону целая жизнь. Давайте без обид, без сцен, мы же с вами солдаты».
«Зря вы так, зря… Меня это оскорбило. И я этого не прощу».
Мюллер саркастически хмыкнул и, глянув на меня искоса, тихо произнёс:
«Угрожать мне в вашем положении – глупость, достойная уважения».
«Вы меня недооцениваете», - сказал я.
«Вам пора говорить о себе в прошедшем времени. – Он достал из кармана фотокарточку и протянул мне. – Мы побеспокоились ещё об одном человеке».
Это было фото Марии.
Я не успел кинуться к Мюллеру, двое из мордоворотов вцепились в меня мёртвой хваткой.
«Что вы с ней сделали?»
«Плохо, дорогой мой, очень плохо. Вам надо было изобразить полнейшее равнодушие к её судьбе, тогда бы ваши шансы возросли. Впрочем, я бы вам всё равно не поверил. Вам меня не провести».
«Что с ней?»
«Ваша подруга жива и здорова. И будет оставаться таковой, если вы, конечно, не станете артачиться».
«Чего вы хотите?»
«Отпустите его!»
Верзилы отошли в