городке, имеют рациональное объяснение. Скорее всего, это просто массовое безумие, возникшее из-за того, что тут ну совершенно нечем заняться. Никакого дьявола не существует, утешал себя Костя, возвращаясь с работы на своем верном «Туареге», где мигали лампочки приборной панели, и играло привычное «Наше радио», и скрипели дворники, размазывая дождь по лобовому стеклу, и было тепло и уютно — гораздо теплей и уютней, чем в темной квартире на Фестивальной. Никакого дьявола не существует, Векслер просто псих с манией величия, и Балакирев тоже псих. А если они психи, думал Костя, поворачивая с Мичурина на Дзержинского, на миг ослепленный встречными огнями, то и я тоже псих. Получается, так. Справедливости ради надо сказать, что Костя отчаянно сопротивлялся нахлынувшему на него безумию. Он и в самом деле поклялся, что никогда-никогда больше не будет общаться с Робертом Векслером и его свитой. Поклясться-то он поклялся, но вот клятву свою нарушил очень быстро, а если уж совсем по-честному, то сразу.

В один из вечеров за Костей снова заехала Ясмина. Она появилась внезапно, сияя в лучах фонарного света, когда Костя уже закрыл салон и остановился на крыльце «Бруклина», чтобы покурить, наблюдая, как огромный торговый центр, подобно уставшему зверю, готовится ко сну. Вот уже охранники (Костя видел их манипуляции сквозь стеклянные двери) отключили эскалаторы. Почти все магазинчики закрылись и ощетинились рольставнями. Сотрудники торгового центра, переодетые в гражданское, чинными группками выдвигались домой.

— Костя! — услышал он знакомый вкрадчивый голос.

Ясмина. Все те же безупречные локоны, все тот же лукавый взгляд. Коротенькую дубленку, правда, заменила элегантная норковая шубка. Ясмина протянула руку в знак приветствия, и Костя, сам удивляясь, откуда он набрался этой пошлятины, галантно ее поцеловал, губами ощутив только холод — рука была мертвой, как и сама Ясмина. А запястье безупречной девушки уродовал тонкий, но очень заметный шрам — Костя заметил, тут же об этом пожалел и немного смутился.

— Хорош таращиться! — прикрикнула на него Ясмина, и сразу вкрадчивость тона куда-то делась. — Я самоубийца.

— Понял, — ответил Костя. — Я, походу, тебя знаю. Ты же во второй школе училась?

Вроде бы Ясмину как-то по-другому звали. Училась она на три класса старше. Потом, уже после школы, с ней приключилась какая-то трагическая история, и о ее смерти тогда писали почти все уральские газеты. Воскресенск-33 и упоминался в этих газетах только тогда, когда кто-то трагически погибал.

— Все, забыли, — произнесла сбитая с толку Ясмина. — Векслер сказал, что ты хочешь увидеть кровавое жертвоприношение.

— Вот черт, — ответил Костя, вспомнив их разговор на одной из питерских улиц. — Я же сказал, не подумав. А Векслер, кажется, все понимает буквально.

— Векслер организовал специально для тебя кровавое жертвоприношение, — сообщила Ясмина и даже улыбнулась.

Эта улыбка вышла на редкость зловещей — ну точно улыбка серийного маньяка, склонившегося над телом жертвы. В руке по законам жанра этот маньяк держал бы окровавленный нож. Окровавленный нож Костя в этот вечер еще увидит, впрочем, пока он об этом не знал.

— Организовал что? — переспросил Костя, который так и не смог извлечь смысл из сказанных Ясминой слов.

Вроде по отдельности все эти слова — «организовал», «жертвоприношение» — имели смысл. Но вместе получалась полная ерунда.

— Ты сегодня сможешь увидеть кое-что интересненькое! — воскликнула Ясмина с пугающим энтузиазмом. — Убийство! Я же говорю — Векслер все организовал. Уверена, тебе понравится, — она достала из сумочки пожелтевший газетный листок, сложенный вчетверо, расправила (листок упорно сопротивлялся) и подала Косте. — Читай.

Костя и не сомневался, что речь пойдет об очередном воскресенском убийце или самоубийце.

«22 мая 1996 года в своей квартире на улице Кирова, 44 была найдена мертвой 22-летняя Ника Тауберг. На теле девушки обнаружено более 20 колото-резаных ран. Сомнений быть не могло: юная жительница Воскресенска-33 была жестоко убита.

В ходе разыскных мер сотрудниками милиции найден сожитель Ники, 44-летний владелец продуктового магазина, чье имя не разглашается в интересах следствия. Ему предъявлено обвинение в предумышленном убийстве. В данный момент он находится под стражей».

Костя смутно помнил и эту историю, хотя она произошла в его далеком детстве.

«По статистике, каждый первый воскресенец становится героем криминальной хроники», — печально подумал он, пробегая глазами по лаконичному тексту заметки.

А серьезно. Возможно, где-то в небесной канцелярии, в отделе, где уставшие депрессивные музы диктуют провинциальным журналистам тексты статей, про каждого человека уже написана заметка, в которой говорится о том, что:

а) его убили;

б) он кого-то убил;

в) он трагически погиб.

И чем трагичнее, тем больше шансов попасть на первую полосу. Костя вдруг подумал, что и про него уже есть такая заметка, в которой говорится, что 30-летний Константин Григорьев, сын известного предпринимателя Виктора Григорьева, был найден мертвым в своей квартире на улице Фестивальной, 2. О смерти сообщила супруга покойного, Диана Григорьева, дочь Анатолия Белогорского, известного в 90-х… Тьфу, блин. Косте стало не по себе от того, что он за пару секунд ухитрился сочинить собственный некролог.

— Идем? — Ясмина резко выдернула его в реальность.

Ах, полноте, ну какая реальность — так, сомнительный полумифический Воскресенск-33. Город мертвых Воскресенск-33. Как там говорила госпожа Балакирева — не действуют законы бытия.

— А? — Костя растерялся. — Погоди. Я смутно припоминаю эту историю. Дальше-то что произошло? Посадили этого… владельца продуктового магазина?

— Его фамилия Сморыгин, — сквозь зубы произнесла Ясмина. — И нет, никуда его не посадили. Следствие зашло в тупик, возможно, по естественным причинам, а возможно, потому что господин Сморыгин отстегнул нехилую сумму нужным людям. Он вышел на свободу и продолжил заниматься тем, что ему так нравится, — избивать и насиловать женщин. В заметке ничего не сказано о следах сексуального насилия, а они были.

Произнося эти слова, Ясмина была что твоя Снежная королева — ресницы опущены, губы сжаты, меж бровей пролегли две скорбные полоски. И тут она выдала нечто совсем уж несусветное:

— Ты готов увидеть кровь?

Тут-то и надо было бежать, сверкая пятками, но Костя не решился. Отчего-то он решил досмотреть этот сюжет до конца.

8

У обочины была припаркована длинная черная машина, причем Костя так и не понял, какой она марки. Рядом с машиной курил, выпуская в небо седые облака дыма, настоящий Нео из «Матрицы» — мужик в длинном кожаном пальто. Глаза его были спрятаны за солнцезащитными очками. Косте он еще напомнил знаменитого писателя Виктора Пелевина. «Пелевин» снял очки и помахал ими в знак приветствия. Глаза у него были белыми — ни зрачков, ни радужки. Совершенно белые пугающие глаза.

«Боги, он же слепой! — догадался Костя, чувствуя, как по спине бежит холодок. — Надеюсь, это не наш водитель?»

— Авария в лаборатории, — сообщил слепой,