темную воду вглядывается, и топиться не спешит. Еще и когтями своими по дереву постукивает, перебивая чувственную мелодию сирен. Камень на перстне, и тот мигает в такт!

Камень… ну, конечно!

— Вот, оно что! — схватив мужчину за руку, я ему его же собственные пальцы и продемонстрировала. — Вот, почему тебе на них плевать. Я ж проклятая. А тут моя кровь!

Оглядев перстень, Волк вынужден был признать:

— Неожиданный эффект. Я не на это рассчитывал.

Ну, я взяла, и обратно его руку на перила и шлепнула!

— Знаю я, на что ты рассчитывал! Ты скажи лучше, что дальше делать будем? Как только сирены поймут, что добыча в руки не идет, снова шторм поднимут. И либо корабль потопят, либо нас обоих за борт смоет! Раз уж твой барьер теперь на обоих не действует.

— А если их просто убить?

— А тебе лишь бы убить, — недовольно хмыкнула, руками себя обнимая. Рубашка давно промокла насквозь и неприятно липла к телу. К тому же, после недавнего ненастья на море было ужас, как холодно! — Пойди, попробуй. Как ты их на дне искать собрался?

— Они поют под водой? Что ты вообще о них знаешь?

— Немного, — вынуждена была признаться. — Их и самих-то мало на свете. Легенда гласит, что когда-то сирены были женщинами, женами моряков. И что, дескать, пока моряки в плаванье ходили, благоверные их блуду придавались. И что супруги, прознав про это, неверных жен остригали в наказание, в мешок зашивали, да в море сбрасывали. И те, не успев потонуть, по воле морской Владычицы в чудовища обратились. С тех пор и мстят морякам. С корабля песней выманивают, кожу когтями сдирают, а потом жрут.

— И за что мстят, если сами виноваты?

— А это уже вторая легенда, — поежившись и от холода, и от очередной печальной ноты, что пронеслась совсем рядом с нами, взъерошив волосы на затылке, вздохнула я. — Что, на самом деле, не они виновны были. А что моряки в чужих краях полюбовниц себе находили, молодых, да красивых. И чтобы с опостылевшими женами покончить, их в разврате и обвиняли. От того и поют сирены теперь, боль свою изливая. И манят мужчин, на похоть падких. В наказание и топят. Или едят. Тут разные источники по-разному пишут!

— И что? — задумчиво глядя куда-то вдаль, спросил вдруг Волк. — Все падкие?

— Вот у них и спроси, — красноречиво ткнула я пальцем вниз, где в темной, обманчиво-спокойной воде мелькнул с плеском бледный чешуйчатый хвост.

А неподалеку показался еще один. Чуть дальше — еще. Затем еще и еще, и уже скоро стало казаться, будто бы корабль со всех сторон окружили сирены. Вот только на деле их не так уж и много, думаю, не больше десятка. Просто хвост их, да тело, длиннее русалочьего, и плавают гораздо быстрее — у сирен не только низ, но и всё остальное чешуёй покрыто, даже лицо. Да еще и плавники на руках и локтях острые, когти на пальцах вытянутые, и жабры за ушами для дыхания и пения.

Русалки же — бывшие утопленницы. Им вообще дышать не положено!

— А почему бы и нет, — задумался Волк, которого блестящая у кормы нежить, кажется, вовсе не смущала. — Может, удастся договориться, как с той русалкой?

Я на такое изъявление лишь ошалело моргнуть сумела.

— Ценю твоё стремление к переговорам. Но я, знаешь ли, при всех своих талантах целый разлив вскипятить не способна! Если только…

И вот тут пришлось хорошенько задуматься.

Что-то такое упоминала бабка Яги о сиренах, вот только теперь я никак не помогла припомнить, что именно. Нет, я точно знала, что силой их победить нельзя, не в их стихии! Но должно быть чего-то еще… Я ж недавно помнила! На нервах, наверняка, запамятовала, да еще их пение это, что скрипка жалобная, над душой надрывается, будто к себе зовет. Да не в омут с головой, а словно одной из них стать предлагая…

— Точно! — наконец-то ухватив шальную мысль, уставилась я на мага. — Только преданная душа к их Верховной обратиться сможет. И только тех она отпустит, кто супротив чар ее устоит. Я вспомнила!

— Так себе план, — попробовал не согласиться Волк. Но кто б его слушал?

Я уже схватила его за руку и потащила за собой на нос корабля, полная решимости избавиться от очередной нечисти. Да так вовремя решилась: едва поняв, что сигать за борт ни один моряк не собирается, сирены снова вызвали бурю.

Еще недавно чистое небо с первою звездой уже заволокло косматыми тучами.

А уж пока мы выбрались на балкончик на самом носу корабля, над которым мачта вперед выпирала, снова ледяной ветер подул!

До нового шторма оставалось всего ничего, и я, повернувшись к магу, решительно протянула руку:

— Кинжал свой дай.

— Зачем? — выгнул бровь Волк, но, что удивительно, уже знакомый ножечек с фигурным набалдашником на рукояти достал. Еще и протянул мне так воспитанно, рукоятью вперед!

— А ты на рыбалку всегда без подкормки ходишь? — хмыкнула я, кинжал забирая. Хотела сразу же резануть по руке, но тут первая волна так корабль шибанула, что меня прям на мага и бросило!

Как только кинжал в сторону отвести успела, ума не приложу!

— Цел? — не на шутку перепугалась, едва судно опустилось, давая возможность снова стоять на ногах. И принялась куртку его осматривать на животе, даром, что в ночной темноте его-то черную одежку толком не видно было. — Не задела?!

— Угомонись, Доминика, я цел, — придержав меня за запястья, как-то странно посмотрел на меня Волк. — Оружие никогда не было твоим козырем.

— Нашел время шутить! — сердито треснув его ладошками по груди (как будто о мокрый прибрежный мокрый камень шлепнула, ей-богу!), я снова отвернулась к морю. И, глубоко вздохнув, уже без сомнений и промедлений схватилась голой ладонью за лезвие. Сжала пальцы в кулак, и тут же кинжал выдернула!

И вот эта всё было для меня уже куда спокойнее и безболезненнее сказанных ранее неосторожных слов.

Не моих.

И вернуть я их не могла, отдала только кинжал, да и тот в руки. И руку над водой вытянула, сцеживая с кулака первые, тяжелые капли крови. Их в надвигающемся шторме не видно было толком, однако ж кое-какие изменения я всё же почуяла. Вроде песнь сирен чуть сбавила напор, а мне только того и надо было.

Пока они не набрали силу, я по морю раскинула собственный зов!

И каково же было моё удивление, когда он не сработал. Не знаю, сколько минут прошло. Кровь продолжала капать за