А вот с детьми пока получилось не очень. Дамам средних лет в комнесе – комиссии по делам несовершеннолетних – на обаяние Сергея было начхать.

– Что вы от нас хотите, товарищ? – секретарь комиссии, женщина неопределенных лет и внешности, с усталыми глазами и артритными пальцами, часто моргала, пытаясь не заснуть. – Вы знаете, сколько у нас в уезде таких детей? У них есть один или двое родителей, дом, где жить, подумаешь, до зимы посидят на чердаке, или где они там сидят. Вроде одеты, в школу ходят, там горячее питание получают, от платы за учебу освобождены. В стране триста тысяч беспризорных сирот, вот кому мы помогаем в первую очередь. Их отправляем в детские дома или приемные семьи. Вы, может быть, хотите опеку над ними оформить при живых-то матерях? Тогда вам в отдел опеки, это следующая дверь по коридору.

– Нет, – испугался Травин. – Мне пока детей рано, я… В общем, хотел узнать, может, одежда какая есть или обувка для них?

– Только для круглых сирот. Товарищ, еще раз говорю, эти дети – не сироты, они из неполных семей.

– А как же Артоболевская?

И тут секретарь комиссии нехорошо задумалась. Тяжело встала, засеменила к шкафу с пачками мерзко-бежевых картонных папок, порылась там, достала одну.

– Елизавета Ильинична Артоболевская, – прочитала она. – Родилась в 1920 году. Отец – Илья Сергеевич Артоболевский, 1899 года рождения, русский, член ВКП(б), награжден орденом Красного Знамени РСФСР, погиб в гражданскую, мать – пропала при невыясненных обстоятельствах. Находилась на попечении Абрикосовых. Это же те, которых…

– Именно, – Травин торжествовал, как оказалось, преждевременно.

– Упущение, товарищ, вот ее обязательно надо передать в детский дом. Глаша, что у нас есть с местами?

– Мест нет, – не раздумывая, ответила женщина, сидящая за столом у двери, – можем подобрать семью приемную или в другой уезд отправить. С весны, как их на вокзалах ловить стали, ни одного свободного места.

– А с фондами?

– Сколько ей лет? – отозвалась ее соседка.

– Восемь будет в январе, – секретарь комиссии, казалось, забыла, что Травин вообще здесь стоит.

– Талоны на питание выделим, одежду – тоже, обувь зимняя будет в октябре, сейчас только летнюю можно поискать на складе.

– Зимнюю не надо, – решила секретарь, вышла из комнаты и вернулась с пожилой женщиной в вязаной кофте и в очках. – Знакомьтесь, товарищ Травин, это Клавдия Захаровна, начальник отдела опеки.

Та подошла к Сергею, оценивающе на него посмотрела, кивнула.

– Вот что, товарищ Травин, вы ведь в коммунхозотделе работаете? Временно девочка поживет с вами, месяц-полтора, за это время мы найдем, куда ее пристроить. На вас возлагается обязанность присматривать за ней, сейчас Глафира Егоровна вам талоны выпишет. В школу ходит? Нет? Значит, направление в школу, туда отвести обязательно. Девочку обеспечить кроватью и местом в комнате, одеялом и подушкой. Денег сейчас мы опекунам не выделяем, фонды на этот год закончились, но что-нибудь придумаем. На сколько товарищ берет девочку?

– Полтора месяца, – ответила секретарь комиссии.

– Значит, зимняя одежда не нужна. Завтра зайдете, товарищ, заберете документы. Будем вас проверять. Будем или нет?

Секретарь с сомнением пожала плечами.

– Кадров мало, товарищ, но вам-то мы верим. Верим, Клавдия Захаровна? Вон, значок приметный, воевали, значит, ответственности не боитесь. Принесете характеристику из профкома и от товарища Каца, справку из милиции мы сами получим, и на полтора месяца девочка ваша. Еще раз повторяю, вы обязаны отвести девочку в школу.

– Но она не говорит, – попытался возразить Травин, у которого уже голова шла кругом от происходящего.

– Значит, будет себя на уроках тихо вести. До свидания, товарищ.

Сергей вышел из здания в легкой растерянности. Эти женщины влегкую обыграли его, хлебнувшего жизни человека, участника войн, сотрудника уголовного розыска и грозу местных коммерсантов. Как ребенка.

– Пришел за вещами, а ушел с ребенком, – пробормотал он. – Ситуация. И что мне теперь делать, а?

Следователь Мальцев точно знал, что ему делать не надо было. Поддаваться случайной идее и связываться с бюрократами. Он сидел в правлении фабрики, обложившись документами на отгрузку, конторские работники в тканевых нарукавниках заносили стопку за стопкой, заполняя сначала один стол, потом другой.

– Это за пять лет для всех покупателей? – спросил он у них.

– Только по тем, которых вы запросили, – один из конторских усмехнулся. – Вы, товарищ следователь, если хотите за пять лет все документы получить, подводу заказывайте.

Мальцев грустно посмотрел в окно, на памятник Ленину, тычущему растопыренной пятерней в небо, и решил, что с подводой он связываться не будет. Документы аккуратно упаковали, составили опись, следователь поставил размашистую подпись и приказал милиционерам выносить. Двое крепких молодых парней в форме, тихонько матерясь, начали стаскивать бумаги в машину и укладывать на заднее сиденье.

Машина доехала до уездного суда, те же двое парней перенесли бумаги в кабинет следователя, находившийся в пристройке.

– Можете идти, – отпустил их Мальцев и углубился в бумаги.

Через два часа он понял, что без пол-литры тут не обойтись. Еще через час – что и четверти самогона будет маловато. Цифры стояли перед его глазами ровными рядами, пытаясь как-то соединиться друг с другом в хоть какое-то логическое объяснение тому, что происходило на фабрике. Шальная мысль теперь казалась глупостью – фабрику проверяла фининспекция, и не раз. Сговор? И такое могло быть, если хищения проводились регулярно, то руководство могло давать фининспекторам на лапу. А если давало, то и уголовному розыску перепадало, они должны были следить за сохранностью социалистической собственности и пресекать незаконные поползновения госслужащих. Сам Мальцев смог бумаги изъять только потому, что дело об убийстве на складе было связано с кражей, теперь предстояло сличить их с бумагами владельцев склада, которые лежали в адмотделе.

Во всей этой мешанине фактов и догадок его занимало то обстоятельство, что обычно грабители вывозили гораздо больше мануфактуры, чем этот Бритва-Панченко мог на подводе одной увезти. Даже если учитывать то, что рядом была река, и ткани можно было погрузить на плоты, размер хищений был слишком велик. А это, по соображениям Мальцева, означало, что самих товаров на складе могло и не быть. Что, если грабители создавали видимость кражи, а на самом деле товар прямо с фабрики отправлялся налево? Надо было только посмотреть, сходятся ли цифры последней поставки с документами на складе – после ограбления бумаги на фабрике могли подчистить, а до тех, что хранились в угро, никто бы не добрался. Он окинул взглядом пачки бумаг, представил, сколько еще всяких артелей, коммерческих обществ и прочих новобуржуазных образований предстоит прошерстить, если он чего-нибудь найдет, и позвонил Карецкому.