Впрочем, сейчас он жил в государстве, где почти все жители были чернокожими или мулатами. По крайней мере, Петр еще не встретил ни одного белого гаитянина, лишь слышал, что они есть. Улицы городов Кап-Анри и Милот были заполнены неграми и негритянками в добротной одежде, не хуже, чем у европейцев. Здесь все были чернокожими, и господа, и их слуги, лишь изредка встречались более светлые лица мулатов.

Петру странно было наблюдать за тем, как слуга-негр, соскочив с козел остановившейся кареты, спешит, подобострастно согнувшись, открыть дверцу и оттуда выходит еще один негр, только с более важным видом и хорошо одетый. А вон идет супружеская пара. Он в шляпе, сюртуке, жилете, из кармана выглядывает золотая цепочка часов. Он опирается при ходьбе на изящную тросточку, а его жена в пышном, нарядном платье держит его под руку. Казалось бы, что тут такого? Но Петр привык относиться к чернокожим как к слугам, у которых нет ничего, кроме желания вам услужить. А теперь он сам находился в положении изгоя, «бланкс», среди черного большинства, которое терпит его лишь потому, что он умеет врачевать и разбирается в лекарствах.

Их коляска подъехала к большому, выложенному из камня двухэтажному особняку кремового цвета, с портиком, опирающимся на четыре колонны. Петр догадался, что это администрация Северного округа. Поднявшись по ступенькам, они прошли мимо двух нацгвардейцев-негров. Охранники держали ружья с примкнутыми к ним штыками.

В громадном вестибюле было полно народу. Здесь стояли стулья, которых было раза в три меньше, чем присутствующих. Находившиеся тут негры, в основном в простой одежде, «подпирали стены», провожая молящим взглядом людей, появлявшихся из двух длинных коридоров. Судя по озабоченному и важному виду, это были негры-чиновники, пролетавшие мимо посетителей со скоростью пули.

Ильяс Ферет, не останавливаясь, важно поднялся по парадной лестнице на второй этаж. Петр робко следовал за ним, отставая на шаг. Коридор был устлан шерстяными коврами, в которых утопала ступня. Петр и мулат вошли в большую комнату, где находился лишь один негр в тесном для его крупной фигуры костюме. Толстую шею стягивал тугой воротничок, подвязанный шейным платком. На столе громоздился ворох папок. Ферет обменялся с негром несколькими фразами на креольском языке. Они говорили быстро, и Петр не понял всего, уловил лишь суть: его должны куда-то отвести, а Ильясу следует зайти к комиссару Северного округа.

Петр опустился на богатый, обитый парчой стул с золочеными вензелями на спинке и приготовился ждать, когда займутся его персоной. Ильяс Ферет сразу же проследовал в другую комнату, расположенную за большой кипарисовой дверью, где, по-видимому, и находился кабинет комиссара. Приблизительно через час Ферет вернулся. Судя по его хмурому виду, он был недоволен разговором. Мулат что-то буркнул на креольском сидящему за столом негру, но тот никак на это не отреагировал. Не глядя на Петра, Ферет проследовал к выходу.

– Месье Ферет, а как же я? – удивленно окликнул его Петр, поднявшись со стула.

– Бланкс, ты будешь работать в городской больнице. Власти решили, что это слишком жирно – иметь на небольшой плантации собственного врача. Будь здоров, если сможешь, бланкс! – И управляющий плантацией исчез за дверью.

Человек, сидящий за столом, позвонил в колокольчик, и в комнату торопливо вошел низкорослый негр.

– Бланкс Педро Десеспере! С этого момента вы станете работать в городской больнице и, кроме того, будете исполнять обязанности помощника при личном лекаре президента! – торжественно произнес сидящий за столом, а при слове «президент» даже привстал. – Сейчас вас проводят к новому месту работы. Квартира для вас уже готова, она находится рядом с больницей.

И низкорослый негр-чиновник попросил Петра следовать за ним.

Жизнь Петра изменилась к лучшему. Он больше не лечил бесплатно работников плантации, которые, по сути, оставались невольниками. В городской больнице он получал небольшую заработную плату, а также щедрые подношения богатых темнокожих пациентов. В больнице, кроме него, было несколько врачей-мулатов и один негр, но солидные пациенты стремились попасть именно к Петру: цвет его кожи как бы гарантировал профессионализм.

Личным врачом президента Анри Кристофа был тоже «бланкс» – француз Мишель Пиерре. Он приехал сюда пятнадцать лет назад в надежде разбогатеть, да так и остался на Гаити. Его мечтой было покинуть этот остров, где за эти годы он хлебнул немало горя, но Пиерре понимал, что во Францию лучше возвращаться богачом. Поэтому он старался вовсю использовать свое положение, и ему это удалось. Но это же положение приковывало его к месту намертво, и никакой капитан, привозивший сюда грузы, ни за какие деньги не рискнул бы отвезти личного врача президента за пределы острова, ведь за это можно поплатиться жизнью.

«Вот если бы я был не единственным врачом у президента, может, мне когда-нибудь и удалось бы уехать», – думал Мишель. Услышав о том, что на острове появился белый врач, Пиерре очень обрадовался. Он сделал все возможное, чтобы вызвать Петра в столицу и сделать его своим помощником. Мишель вовсю превозносил знания и умения своего коллеги, надеясь со временем отойти на второй план и беспрепятственно покинуть остров. Вот только Анри Кристоф был очень подозрительным. Ему всюду мерещились измены и заговоры, поэтому он не захотел, чтобы его лечил кто-нибудь другой, тем более неизвестный «бланкс», попавший на остров при странных обстоятельствах. А вдруг его нарочно прислали сюда, поручив убить президента? И пришелец «бланкс» не был допущен к лечению Анри Кристофа.

Во всех этих подводных течениях Петр разобрался не сразу. Вначале он решил, что Мишель, очень тепло встретивший его, соскучился по общению с белыми. А когда понял подноготную его замысла, задумался. Петру также не хотелось провести на этом острове всю оставшуюся жизнь, пусть даже и в качестве человека, приближенного к первому лицу государства. Ведь обстановка в стране была нестабильной. Камнем преткновения оставалась республика мулатов под руководством Петиона, и Анри Кристоф собирался с силами, чтобы разгромить соперника. Но об этом же помышлял и Петион, да и наполеоновская Франция не оставляла надежды вернуть себе прежнюю колонию. Так что в ближайшем будущем тут могла вспыхнуть новая кровопролитная война.

Петр понимал, что нельзя обострять отношения с Мишелем Пиерре, который был у президента в большом фаворе, и на время затаился, выжидая и осматриваясь.

Работа в больнице занимала все свободное время, с утра до вечера. Богатые пациенты выстраивались к Петру в очередь. Единственным свободным днем, да и то не всегда, было воскресенье. В этот день Петр, несмотря на то, что был православным, ходил на мессу в католический собор Нотр-Дам. Дело в том, что когда эта страна была французской колонией Сан-Доминго, город Кап-Франсе имел славу «Парижа Антильских островов». Поэтому названия здешних улиц, ресторанов, гостиниц были так или иначе связаны с Парижем. После революции их начали менять, чтобы стереть из памяти островитян все французское, ассоциировавшееся с рабовладельцами-угнетателями.