* * *

Дом Терентьева, расположенный на углу двух центральных улиц, понравился мне куда больше, чем особняки остальных тарасовских автодельцов. Было видно, что хозяин особняка обладает умом рациональным и не имеет склонности воплощать в жизнь бредовые идеи, не в пример Алиеву и Каминскому. Судя по всему, Терентьевым не было сделано ни малейшей попытки придать своему жилищу экзотический вид. Ни флюгеров с башенками, как у Каминского, ни «дикого камня» с изразцами невероятных расцветок, как у Алиева. Все было просто и со вкусом.

Внутри дом радовал уютом, хотя по всему было видно, что здесь живет убежденный холостяк. В убранство дома, а особенно кабинета хозяина, по-видимому, ни одна женская рука не внесла что-то свое, хотя, судя по поведению Терентьева, он не мог похвастаться монашеским поведением, женщины у него, безусловно, бывали и бывают. Взять хотя бы меня! Но ни одна гостья, например, не переставила красивую бронзовую статуэтку с каминной полки на журнальный столик, где она смотрелась бы лучше; не догадалась передвинуть кресло ближе к огню; не выбросила на свалку уродливый торшер в форме гигантского ландыша, который, в отличие от моего благоухающего букетика, поражал не красотой, а безобразием. Даже менее зоркий глаз, чем мой, смог бы заметить все эти мелкие штрихи, свидетельствующие о том, что в особняке живет мужчина-одиночка.

Оглядевшись получше, я заметила еще больше таких черточек. Тот самый столик, о котором я уже упомянула, изящный, из ореха, был «изукрашен» круглыми пятнами, — кажется, еще более, чем для журналов, столик использовался для бокалов с вином и после возлияний не вытирался. Просыпавшийся пепел и окурки так и остались лежать на многострадальном столике рядом с пепельницей, а не в ней. Возле большого дивана валялась пара гантелей. Впрочем, «валялась» — не слишком удачное слово для гантелей весом по шестнадцать килограммов каждая. По-видимому, настроение, подходящее для занятий спортом, находило на Терентьева не только в тренажерном зале.

Медвежья шкура, лежащая на полу возле кресла, могла в равной степени говорить как об охотничьих достижениях Терентьева, так и о его страсти к натуральным мехам или хорошей покупательской способности. Впрочем, охотничье ружье, висящее на стене, говорило, скорее, в пользу первого предположения.

Достаточно неожиданным украшением для кабинета был рояль, на котором стояли два увесистых канделябра. Так же неожиданно смотрелись и несколько картин. Неужели Терентьев обладает еще и натурой художника? Если так, то передо мной стоит сложная задача совратить крайне разностороннюю личность. Мне стало даже как-то не по себе, потому что в разговорах об охоте, классической музыке и живописи я, знаете ли, несильна. К счастью, я вовремя заметила, что сюжет большинства висящих здесь картин — обнаженная натура, и как-то сразу успокоилась. По-видимому, мне все-таки придется иметь дело с примитивным мужчиной, и это значительно упрощает мою задачу.

* * *

— Чем вы так любуетесь? — спросил меня Терентьев. Оказывается, пока я разведывала обстановку, он успел сходить за вином и бокалами. — Этой мазней или моими спортивными достижениями?

Когда он произносил два последних слова, в его голосе зазвучала нескрываемая гордость. Похоже, искусство для него значило мало. Гораздо меньше, чем спорт. Ну и хорошо. В плане спорта я хотя бы могу похвастаться черным поясом по карате.

— Пожалуй, мне интереснее было бы слушать о ваших спортивных достижениях, — сказала я. — Хотя меня интересует и ваша склонность к искусствам. Вы играете на рояле?

— О да, — иронично сказал Терентьев, — особенно «Чижика-пыжика». Вы что, думаете, меня действительно влечет к прекрасному? Все, что вы тут видите, — картины, книги на стеллажах, рояль с канделябрами, — плоды усилий моего дизайнера. Впрочем, — помедлил он, — к прекрасному меня и в самом деле влечет. Вот, например, вижу вас и чувствую, что меня к вам влечет не на шутку. У меня к вам есть одно предложение, — продолжал он.

— Какое же? — заинтересовалась я.

Может быть, он наконец-то хочет поговорить о делах, и я смогу проверить свои подозрения? Конечно же, я опять ошиблась. Терентьев налил вина, подал мне бокал, себе взял другой.

— Я хотел бы предложить выпить на брудершафт, — сказал он, улыбаясь. — Мне бы очень хотелось называть вас на «ты», если не возражаете, но без брудершафта это просто невозможно, не правда ли? Между прочим, мне кажется, что я знаю вас уже не один год. А вам?

— Мне тоже, — ответила я.

Честно говоря, мои ощущения были несколько другими. Мне казалось, что просто сегодняшний день длится уже не один год. Впрочем, и мое знакомство с Терентьевым тоже казалось давним. Я ждала, когда же закончится сегодняшний день, а ему все конца и края не было. Неожиданно я почувствовала невероятную усталость. Еще чуть-чуть — и она окончательно свалит меня с ног.

В голове у меня даже ни с того ни с сего забрезжила слабая мысль, что лучше бы мне не оставаться ночевать у Терентьева. Мне вдруг резко захотелось домой. Захотелось сесть на любимый диван, выпить кофе, закурить любимую сигарету — я с тоской вспомнила о том, что целая пачка моих любимых сигарет осталась дома. Еще хотелось просто полежать, закрыв глаза, или посидеть у телевизора, переключая каналы. И совершенно не хотелось думать о преступлении, о Каминском. А особенно не хотелось флиртовать с Терентьевым. Однако умом я понимала, что, не будь день таким напряженным и пока безрезультатным, я ни за что не допустила бы таких мыслей, но я слишком устала для того, чтобы контролировать себя, и они выползали из самых затаенных уголков моего сознания.

Все это не помешало мне вполне нормально, соответственно обстановке, — с улыбкой, отреагировать на слова Терентьева и, кажется, даже что-то ему ответить. Что я сказала? «Мне тоже»? Да, вполне подходящая фраза. Мы выпили на брудершафт.

— Теперь я буду звать тебя Лада и обращаться к тебе на «ты». А для тебя я отныне просто Слава. По крайней мере до тех пор, пока ты не уедешь в Питер к мужу. Договорились?

— Хорошо, — ответила я кротко. — Только к лицу ли держаться на короткой ноге с человеком, который станет в будущем лишь деловым партнером, не более того?

— А кто сказал, что не более того? — внезапно прорычал Терентьев, закрывая, нет, скорее залепляя мне рот поцелуем. — Я просто мечтаю стать для тебя более чем деловым партнером.

— А каким же тогда партнером? — спросила я, на секунду сумев вырваться из его настойчивых объятий. — Сексуальным?

— А ты догадливая, — заметил Терентьев, снова целуя меня.

Я всерьез испугалась, что мои губы от такого напора расплющатся и я стану похожа на какого-нибудь уроженца Зимбабве. Тут мысль моя оборвалась, потому что Терентьев вдруг схватил меня на руки и понес куда-то через анфиладу комнат.

* * *

Вот уже более получаса я трудилась, не покладая не только рук, но и других частей тела. Место действия — спальня Терентьева, а если подробнее, то огромная кровать, вся в подушках и черных шелковых простынях, на которой свободно могла бы разместиться парочка африканских слонов. Но, несмотря на то что я старалась вовсю, дело шло из рук вон плохо. Началось с пустяка: проносясь со мной по комнатам, а потом швыряя меня на кровать, Терентьев не переставал бормотать какой-то в высшей степени романтический вздор.