— Вы так заботливы, Мадам.

— И, — донеслось от королевы, — для ваших детей.

— Мы очень рады.

— Я беспокоюсь о сыне. Он ослабел со дня свадьбы. Я боюсь, он чересчур быстро растет.

Королева-мать наклонилась с лошади и коснулась руки Марии, издав скабрезный смешок:

— Я уверена, ты его не сильно утомляешь.

— Я… утомляю его?!

Екатерина кивнула.

— Он такой молодой муж, — произнесла она.

Мария вспыхнула. Эта женщина, как и кардинал, обладала способностью создавать неприятные представления. Взаимоотношения, которых ожидали от них и которые вполне четко объяснил им кардинал, были для обоих источником смущения. Никто из них не испытывал желания. В таких случаях мысли кардинала и королевы-матери довлели над ними. Им обоим казалось, что эти двое постоянно присутствуют рядом — кардинал, наблюдающий за ними и покачивающий головой в случае их неудачных попыток, королева-мать, злорадствующая над их неловкими движениями. Такие мысли не пробуждали страсти.

— Он так слаб сейчас, — сказала Екатерина, — что я убеждена, когда ты обнаружишь, что беременна, никто не поверит, что это королевское дитя.

И вновь этот смешок. Это было непереносимо.

Они прибыли в Шенонсо, но гнев Марии не оставил ее, даже когда ее наряжали к вечернему банкету. Она взглянула на свое отражение в чудном зеркале венецианского стекла и увидела, как сияют ее удивительные глаза.

В словах королевы-матери всегда сквозил еще какой-то дополнительный смысл. Она, похоже, опасалась, что Мария носит ребенка, и причина ее страхов стала наконец проясняться. Если бы она была беременна, а Франциск умер, то сын Екатерины Шарль не смог бы стать королем, а Екатерине так хотелось увидеть младшенького на троне.

Однажды Франциск сказал:

— Мать любит меня потому, что я король, а Шарля за то, что, если я умру, он взойдет на трон.

Но, хотя Франциск и был королем, на самом деле правили Францией дяди Марии, а Екатерина мечтала властвовать сама. Могло показаться, объятая внезапным ужасом, подумала Мария, что королева-мать желает смерти Франциска.

Она оглядела свою восхитительную спальню. Может быть, именно здесь, в этой отделанной дубом кровати с занавесями из атласного алого дамаска, король Генрих и Диана проводили ночи любви. Она взглянула на шкафы, королевское кресло, стулья и неожиданно обрадовалась, что у нее нет сюрприза для Екатерины…

— Принеси мое платье, — обратилась она к Мэри Битон, которая вместе с Сетон помогала ей одеваться. Платье было из голубого бархата и атласа, украшенное жемчугом.

— Это платье как раз для королевы, — сказала Флем, с обожанием глядя на Марию. — Ваше Величество, вы выглядите прекраснее, чем когда-либо.

— Однако Ваше Величество чем-то разгневаны, — заметила Битон. — Это из-за королевы-матери?

— Она злит меня, — призналась Мария. — Явиться в этот замок — это так на нее похоже! Она говорит, что Шомон полон призраков… А я сомневаюсь, что призрак умершего короля не появится еще и здесь…

— Прошло совсем мало времени с… — пробормотала Ливи.

— Она не человек! — закричала Мария.

И в это мгновение один из ее пажей объявил, что с ней пришел увидеться кардинал, и подруги оставили ее.

Его глаза вспыхнули огнем, когда он целовал ей руку.

— Самая прекрасная на свете! — произнес он. — Любой, кто увидит тебя, сразу же влюбится!

Мария улыбнулась. Ее зеркальное отражение смотрело на нее. Ее щеки были в необычном румянце, а глаза все еще сверкали от гнева на Екатерину. Но ее радовала ее красота; она наслаждалась лестью и комплиментами, адресованными ей. Сегодня вечером она так хотела танцевать, как, должно быть, никогда прежде, и хоть так избавиться от того неприятного ощущения, которое всегда вызывала у нее королева-мать.

А Франциску посоветовали остаться в постели. Ей не стоило переживать по этому поводу; ее успокаивало то, что он не будет чувствовать себя уставшим. Сегодня вечером она может быть юной и беспечной. Несмотря ни на что, ей всего лишь семнадцать, и она рождена, чтобы радоваться.

— Ты еще больше околдуешь тех, кто любит тебя, — продолжал кардинал. — Однако, скажи, нет ли чего-нибудь нового?

Она слегка нахмурилась:

— Нового?

— Я говорю о новостях, которых все с нетерпением ждут. Может быть, ты ждешь ребенка?

Теперь она вспомнила все то, что предпочла бы забыть Франциска-любовника, не внушавшего ей никакой страсти; Франциска, который извинялся и объяснял, что это лишь их обязанность. Она увидела, что все ее мысли отражаются в глазах кардинала. Она увидела легкую насмешку на его губах, адресованную Франциску.

— Нет, — холодно произнесла она.

— Мария, но ребенок обязательно должен быть.

Она взглянула на кольца, искрящиеся на ее хрупких пальцах, и сказала:

— Как вы можете мне такое говорить? Что я могу поделать, если Бог не хочет благословить наш союз?

— Ты создана для материнства, — со страстью произнес он, — а Франциск… да он просто не может…

— Так что же мы можем поделать?!

Его глаза сузились. Он пытался дать понять ей те мысли, которые были слишком страшными, чтобы их произнести.

— Должен быть ребенок, — повторил он с огнем в голосе. — Знаешь ли ты, что с тобою будет, если король умрет?

— А король не умирает, но, если он умрет, я буду скорбящей вдовой, которая была верной женой.

Кардинал ничего не сказал в ответ; он развернулся и зашагал по комнате.

— Я очень счастливая жена, — мягко произнесла Мария. — У меня нежный муж, которого я люблю всем своим сердцем.

— Ты предстанешь вечером перед Двором одна? — спросил кардинал, остановившись, и посмотрел на нее. — Ты будешь танцевать… Самые обаятельные мужчины при Дворе будут соперничать за право танцевать с тобой… Могу поручиться, что победит Генрих де Монморанси. Такой галантный молодой человек! Боюсь, его брак не очень-то удачен. Несомненно, он нашел бы многих, кто утешил его, если бы нуждался в утешении.

Он взглянул племяннице в глаза, заметив, как краска смущения медленно поднимается от шеи ко лбу. Она бы не хотела видеть то, что наблюдал он; он властвовал над ней, а Марии так этого не хотелось… Она боялась его почти так же, как его боялся Франциск, и страстно желала избавиться от него.

— Пора идти, — сказала она. — Я позову моих служанок…

Когда он уходил, на его губах играла самодовольная улыбка. А Мария и думать о нем не желала, она хотела повеселиться от души этим вечером.

Перед тем как спуститься в банкетный зал, она зашла к Франциску. Он лежал на кровати, с обожанием глядя на нее. Король сказал, что выглядит она так великолепно, как никогда. Он радовался, что может спокойно лежать, отдыхая, в постели, сожалея, однако, что она не с ним.