сентиментального обрамления. Взгляды Ишимовой на Русь и православную культуру были близки духовно-нравственным позициям Гоголя, высказанным им в книге «Выбранные места из переписки с друзьями». Поэтому неудивительно, что ее книги были высоко оценены многими выдающимися деятелями русской культуры – Жуковским, Пушкиным, Гоголем, Тургеневым.

А Анна Корнилова-Готовцева оставалась верна выбранному направлению творчества – писала о том, что ее волновало, составляло смысл существования. Повседневная жизнь нередко преподносила не очень приятные сюрпризы. Оказалось, что здоровье ее супруга подорвано военной службой гораздо основательнее, чем представлялось сначала. Он все чаще недомогал. Анна почти каждый год рожала по ребенку, но дети долго не жили. А что может быть ужаснее для матери, чем смерть сына или дочери? Печалью окрашены ее стихотворения, появившиеся в 30-е годы в журнале «Галатея» и в альбоме «Подарок бедным». Но большинство из ее творений так и остались неопубликованными.

Охлаждению к поэтическому творчеству способствовало и удаление Ю. Н. Бартенева, который в 1833 году подал в отставку, долго путешествовал, а затем и вовсе уехал в столицу служить. Там он близко сошелся со многими писателями своего времени и сам стал автором нескольких историко-литературных работ (например, о М. М. Хераскове, 1850), вел дневник и записки, которые были напечатаны в 1886 и 1898 годах. С Пушкиным Бартенев познакомился, вероятно, вскоре после возвращения поэта из ссылки, во время своих наездов из Костромы в Петербург или Москву, скорее всего, через Вяземского. Говорить о близкой дружбе вряд ли возможно, но выезжая в Нижегородскую губернию осенью 1830 года, Пушкин, «несмотря на дорожные сборы и неразрывную с ними суету, успел, однако, зайти к Ю. Н. Бартеневу и вручить ему его альбом со своею записью». Бартенев, в свою очередь, подарил Пушкину на память небольшую французскую книжку, на шмутц-титуле которой начертал: «Знаменитому Пушкину, и Пушкину любимому на память от Бартенева. 31 августа. Москва».

Прежде чем совсем покинуть костромские раздолья, Ю. Н. Бартенев сумел оставить глубокий след в душе еще одной юной женщины.

Как уже говорилось, любимая сестра Анны, Александра, воспитанница Смольного института, закончившая курс с наградами, была выдана замуж в Ярославскую губернию, но не стала счастлива в браке. Всю жизнь молодой семьи муж, отставной моряк, подчинил флотской дисциплине, любое действие происходило по ударам рынды. Рождение первого ребенка, девочки, вместо ожидаемого мальчика, из которого с пеленок планировалось воспитывать морского волка, страшно удручило отца. Но мало того, что разочаровал пол младенца, его сложение оказалось с изъянцем: у девочки совсем не было правой руки, лишь возле плеча выросло два пальца, а на левой руке оказалось всего три пальчика, один из которых не двигался. Впоследствии оказалось, что и зрение у ребенка слабое, и позвоночник не совсем прям, и разным хворям и недомоганиям она подвержена более других. Отец воспринял уродство ребенка как личное оскорбление, а в городе однозначно считали, что неполноценность первенца – расплата Жадовским за расторгнутую помолвку и страдания отвергнутой невесты.

Но тем дороже и милее была девочка своей нежной матери: молодая женщина всей силой материнской любви привязалась к обиженному судьбой младенцу. К несчастью, Александра, подарив мужу желанного наследника флотских традиций, вскоре умерла, родив еще одну дочь, нареченную Клавдией, которая сразу же последовала за матерью.

Старшая дочь, получившая редкое для того времени имя Юлия, осталась на попечении отца. Валерьян Жадовский стыдился уродства дочери и держал взаперти. Энергичная бабушка и крестная мать малышки Анастасия Петровна Готовцева вытребовала у Жадовского и взяла на воспитание свою кровиночку. Валериан был только рад избавиться от обузы и вплотную занялся формированием морского характера сына, которого оставил при себе.

Но девочке было поначалу неуютно в непривычной обстановке. Она вспоминала: «Однажды я осталась одна в доме; мне было грустнее обыкновенного, мрачный зимний день глядел в окна. В гостиную вошел гость, незнакомый мне. …Он устремил на меня проницательный, ласково-серьезный взор, и все существо мое оживилось и затрепетало под влиянием этого взора. С того дня в детском мире моем засияла новая звезда, зазвучали речи сладкие, дотоле неведомые мне, озарившие мое сердце каким-то благодатным светом, живительной теплотой. С увлечением читала я маленькие книжки, которые дарил мне этот добрый гений – Юрий Никитич Бартенев, – и тоска моя стихала, и в глубине души заводился зародыш нравственной силы».

Годы, проведенные с бабушкой в ее имении Перфильево, где была собрана большая по тому времени библиотека, привили девочке любовь к книгам. К пяти годам девочка выучилась чтению, и оно стало настоящей ее страстью. В двенадцать лет она прочитала всю имевшиеся в именье книги. Любимыми поэтами будущей поэтессы стали Пушкин, Лермонтов, Державин, Вяземский, Жуковский. Она «особенно пристрастилась к философским и религиозным книгам; в уме её всегда преобладал этот элемент, и самая любимая тема её разговоров была философически-религиозная», – впоследствии писала ее воспитанница и биограф.

Правда, девочка не умела писать на бумаге – слабые пальчики не могли удержать перо, но Анастасия Петровна учила внучку выводить буквы на песке. В судьбе сиротки Юлии, помимо ее бабушки, приняла участие и тетя – незамужняя Мария Ивановна Готовцева, проживавшая с матерью и на досуге занимавшаяся литературными трудами. Иногда она даже публиковалась в «Русском вестнике».

В 1837 году всю Россию всколыхнула весть о смерти Пушкина. Все перечитывали и пересказывали слова Жуковского: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть!» Несомненно, вместе со всей мыслящей Россией глубоко скорбела и Анна Готовцева, вспоминая свой стихотворный с ним диалог и, может быть, коря себя за то, что своими искренними стихами невольно нанесла обиду тонко чувствующему поэту.

Для подростка Юлии Жадовской эта трагедия тоже стала потрясением – многие строки поэта она знала наизусть. Рассказы о Пушкине, Вяземском, Языкове давно уже стали семейным преданием Готовцевых.

В этом же году за воспитание племянницы взялась Анна Ивановна Корнилова. Хотя тетушка была сильно занята «своими интересами, то есть выездами и балами», она преподавала девочке историю, литературу, географию и языки, в которых с детства была сильна. Два года провела Юлия Жадовская в доме тетки, занимаясь с увлечением, запоем, и достигла больших успехов. Она читала стихи Анны