Ивановны, которые поразили ее юную душу не меньше, чем сама личность женщины – яркой, красивой, обаятельной, рачительной и властной хозяйки большого дома. Юлия тяжело привыкала к новой обстановке. Она вспоминала: «Я терялась в этом мире, столь новом и столь чужом для меня. В сердце у меня стало образовываться какое-то темное, тяжелое чувство, что-то вроде тоски по родине. Я плакала потихоньку, потому что участие, возбуждаемое моими слезами, было мне плохим утешением и делало меня только скрытнее». Однако забота, которой старались окружить несчастную сиротку в доме, постепенно сделала свое дело, и девочка перестала дичиться.

Общение с тетушкой, светской образованной дамой, сделало из Юлии развитую и воспитанную девушку, чье присутствие уместно в благородном обществе. Робость, милая застенчивость придавали ей особое очарование.

Прослышав об успехах дочери, отец решил отшлифовать ее природные дарования в благородном пансионе Прево де Люмьен в Костроме.

Пансионы благородных девиц служили ступенью к выгодному замужеству. Девицы знали, что приобретение необходимого минимума знаний и манер должно поспособствовать их успеху в обществе, стать последним штрихом к их привлекательности, происхождению и приданому. Причем последние качества играли главную роль. Поэтому юные девушки не портили цвет лица над учебниками и не слишком напрягались, штудируя науки. Соответственно и преподаватели не выбивались из сил, чтобы сеять разумное, доброе, вечное. Но встречались исключения. Учитель русской словесности Александр Федорович Акатов, поэт и критик в душе, обратил внимание на умненькую скромницу, которую подозревал в тайном кропании виршей. Он не обладал сколько-нибудь выдающимся талантом, но любовь к литературе и критический склад ума делали для Юлии занятия с ним интересными и познавательными.

К этому времени она превратилась в весьма привлекательную девушку. На ее известном портрете (1845) художник Николай Андреевич Лавров (1820–1875), сумевший из крепостного состояния стать академиком живописи, смог передать и нежность, и женственность, подчеркнутую розовым цветом, который с одежды переходит на лицо поэтессы и как бы ставит последний мазок цветком в прическе. Живописец показал умные задумчивые глаза, но не скрыл и затаенное страдание своей модели.

Ю. В. Жадовская. Художник Н. А. Лавров

По воспоминаниям очевидцев, стройная фигура, грациозные движения, нежная матовая кожа, густые длинные – ниже пояса – пепельные волосы, приятный звучный голос делали девушку почти красавицей. Если бы не руки… Но тетушка Анна научила Юлию использовать пелерины, мантильи, оборки, и недостаток становился почти незаметным. Юные девушки подчас бывают безжалостными, однако будущую поэтессу в пансионе практически не обижали – по крайней мере сознательно. Ее защищали и собственная незлобливость, и признанный авторитет царицы костромского высшего общества, красавицы-поэтессы Анны Ивановны Корниловой-Готовцевой. Стихи Анны все более приобретали известность. И вот уже строгий (а иногда и безжалостный) критик Белинский отметил ее среди немногих поэтесс, в чьих стихах «проглядывает чувство».

Для приобщения к русской литературе, для расширения знаний девушки и развития ее эстетического вкуса Анна Ивановна решила пригласить к племяннице молодого и талантливого словесника Петра Мироновича Перевлесского (1814? —1866). Сын сельского дьячка, он получил свою фамилию от названия села Перевлес Рязанской губернии, учился в Рязанской Духовной семинарии, а затем – в Московском университете, куда ему удалось попасть только благодаря содействию одного из попечителей Рязанской гимназии, обратившего внимание на незаурядные дарования и приятную внешность молодого человека. Окончив в конце 1839 года курс в Педагогическом институте Московского университета со степенью кандидата, он некоторое время давал уроки в Костроме и в Рязани. Между молодыми учителем и ученицей сразу возникло чувство глубокой симпатии, что способствовало необыкновенному успеху обучения. Вся его личность – выразительные темные глаза, красивое правильное лицо, статная фигура, приветливость, а также обширные знания и увлеченность русским языком произвели глубокое впечатление на Юлию. К сожалению, долго занятия не продлились: он отправился на новое место службы в Ярославль. Девушка тихо грустила по милому наставнику, не надеясь на новую встречу, и выражала свои переживания стихами. Хотя она никому их не показывала, живя под одной крышей с родными, трудно было что-то от них утаить. Так что ее увлечение молодым преподавателем стало известно домашним.

Анна Готовцева-Корнилова успевала везде. Давали знать природные качества. Её старинный дворянский род происходил от мурзы Ишмета, выехавшего из Золотой Орды во времена Василия Тёмного и при крещении наречённого Петром. Сын Петра Андрей получил прозвище Гото́вец, то есть «быстрый, бодрый, готовый поспевать везде и сразу». Последующие обрусевшие потомки мурзы стали именоваться Гото́вцовы (так ранее писалась эта фамилия). Они получили от московского царя поместье близ Костромы и были внесены в VI часть родословной книги костромских дворян. От прапрадеда Гото́вца передались Анне Ивановне способность поддерживать высокий жизненный тонус, наполненность энергией, решительность, работоспособность, активность и настойчивость в достижении поставленных целей.

Но на поэтическое творчество времени оставалось все меньше. Выжившие дети не отличались крепким здоровьем. Двум младшим сыновьям погодкам – Юрию (р.1835) и Николаю (р.1836) – военное поприще, требовавшее выносливости и закаленности, было заказано. А в семьях и отца, и матери лишь служба отечеству на поле брани считалась достойным мужчины занятием. Также по причине слабого здоровья мальчики получали образование дома, а не в каком-нибудь престижном учебном заведении. Будущее обещало им провинциальную штатскую службу, не сулившую высокой карьеры. Так впоследствии и случилось: Юрий дослужился до небольшого чина губернского секретаря, а Николай до чина титулярного советника.

Балы, домашние спектакли, вся светская круговерть потеряли для Готовцевой былую привлекательность. Заботы хозяйки большого дома, болезни и смерть детей не оставляли времени на эти увлечения молодости. Да и город как бы опустел, и лишь редкие весточки от дорогих друзей не давали замереть ее внутренней жизни и побуждали к поэтическим откровениям.

Жизнь сердца и ума очень многое потеряла для поэтессы без ее друга, ангела-хранителя Ю. Н. Бартенева. Он подал в отставку, долго путешествовал, а затем получил приглашение от князя А. Н. Голицына стать при нем в Почтовом департаменте чиновником особых поручений. Чтобы встретиться с Бартеневым, Анна Ивановна специально ездила в Москву. Вполне вероятно, что Бартенев среди прочего интересовался судьбой необычной девушки – ее племянницы Юлии. Позже он способствовал первому выступлению Жадовской в печати, познакомив молодую поэтессу в Москве с М. П. Погодиным, издателем журнала «Москвитянин».

Встречи с наставником всколыхнули в 30-летней Готовцевой девические чувства. Она понимала, что долг призывает ее посвятить все силы семье, близким. Но душа требовала чего-то иного, выходящего за рамки обыденности.

Какой радостью стало