цвет червей? – протянула девушка, глядя в сторону. – Оттого, что на озерах растет?

- Оттого, что вырастают эти цветы только там, где закапывают останки червей, когда выдавили из них краску! – рявкнула лекарка. – Не растут они по-другому. Нигде больше. Только вдоль озер, там, где раздавленных червей закапывают обратно в тину.

А ведь правда! Накато даже удивилась, что ни разу не обращала внимания. Она ведь жила в кочевье, что никогда не отходило далеко от озер! Каждый год рабы старательно копали озерную глину, чтобы вытащить оттуда червей, которых потом убивали ради нескольких капель краски. И заросли цвета червей она не раз видела. Правда, о том, чтобы мгуры собирали с них пыльцу – никогда не слыхала. Даже звучало дико и несообразно.

На что мгурам пыльца? Этого старуха не сказала. Может, и сама не знала. А может, из ума выжила – вот и придумала невесть что.

Широкие поляны цвета червей Накато всегда видела издали. К ним никогда не подходили. Правда, она не слышала и того, чтобы кому-то запрещали приближаться туда. Сама она не ходила – ей всегда забот хватало. Она ведь была рабыней.

- Заболталась я с тобой, - проворчала лекарка. – Ты наелась?

- Спасибо, бабушка, - Накато кивнула.

- Ну, так ложись, - старуха кивнула на подстилку. – Тебе лежать надо, сил набираться.

- Я думала, меня к госпоже отправят, раз очнулась, - тихо отозвалась она. – Разве нет?

- А ты по госпоже своей соскучилась? – сухие тонкие губы старухи изогнула насмешка. – Не нужна ты ей пока – в беспамятстве лежит. Да и на что ты ей – сама ослабшая, служить как следует не сможешь! Лежи, набирайся сил, - кивнула на подстилку снова. – Да не вздумай вскакивать и бегать, как давеча. Велено лежать, вот и лежи. Набегаешься.

- Прости, бабушка, - Накато опустила голову. – Не знала я, что подниматься нельзя.

- Ишь, послушная какая, - пробурчала лекарка. – Ты глазья-то не прячь свои бесстыжие, вижу я насквозь все твое притворство! Глядишь в землю, а сама язва языкастая.

- Так битой быть не хочется, бабушка, - она простодушно захлопала глазами.

- Вот и слушайся, - старухе, видимо, надоел разговор. – Прекращай болтовню да ложись! И лежи, пока вставать не велят, - она поднялась, кряхтя, полезла в свой шалаш.

Накато улеглась, как было велено. Высунулась из шалаша помощница, принялась убирать плошки после ужина. Сама то и дело зыркала любопытными глазенками.

И пусть ей таращится! Девушка повернулась набок, свернулась калачиком под вторым покрывалом. А в шатре ей, значит, не место – вместе со шхарт! Пусть под открытым небом ночует, пока не поправится. Впрочем, всегда так было – она ведь рабыня.

Интересно, придет нынче к ней во сне Амади? Спросить бы его, на что приказал ей сыпануть ядовитых лепестков в жаровню шхарт!

*** ***

А ведь она не спросила главного: на что держать сушеные лепестки цвета червей, если он настолько ядовит. К чему вообще собирать их, сушить?

Эх, не спросила старуху, пока та расположена была к беседе – а теперь поздно. Она ушла, и неизвестно, захочет ли еще разговаривать с рабыней, которую ей поручили вылечить. Может, завтра придет в себя Рамла, и ей придется возвращаться в шатер.

Хотя в этом случае можно будет спросить ее.

Накато попыталась представить, как станет выпытывать у ведуньи – кто и для каких надобностей собирал для нее цвет червей. То-то она удивится, как служанка разговорилась, да еще с расспросами пристала! Не говоря уж о том, что служанка знает о цвете червей и его ядовитых свойствах.

Заснула незаметно. Колдун не являлся – будто и забыл о своей кукле.

Не вспоминал он о ней и в последующие дни, когда кочевье спешно двигалось на запад. Накато еще несколько дней оставалась без сил, так что ее везли перекинутой через спину верхового единорога.

Все эти дни неизменными спутниками ее были скука и недоумение. Куда понесло Фараджа, да еще с такой поспешностью? Кочевье останавливалось лишь на ночь, и поутру снова снималось и шло дальше, все сильнее забирая к северу.

Накато вез один из воинов, и она поневоле прислушивалась к разговорам вокруг. Судя по всему, прежде племя ходило зимой совсем другой дорогой.

И никто не понимал – с чего вдруг глава кочевья решил сменить привычный порядок вещей. А вот у Накато мелькали смутные догадки. Кажется, Фарадж таки получил от своей Рамлы ответ, которого так жаждал. И ответ этот погнал его… куда? К западу лежали соленые озера – уж не к ним ли?

Нет, если Фарадж и делился с кем-то своими планами и мыслями – то не с теми, кто чесал языки во время переходов.

Недурно бы ночью подобраться к шатру главы кочевья да послушать – что говорят внутри. Да только слабость не позволяла подняться, не говоря уж о том, чтобы шататься по спящей стоянке. У Накато едва хватало сил, чтобы поужинать, прежде чем улечься спать. Старуха лекарка с ней больше не разговаривала – у нее были свои заботы.

*** ***

- Ты косорукая, кривоногая, косоглазая, кривоносая, - бормотание женщины вырвало Накато из полудремы.

Она распахнула глаза и в недоумении уставилась на склонившуюся к ней девицу. Та была знакома – юная, красивая, гладко причесанная и пахнущая благовониями – одна из наложниц Фараджа. Туника из тонкой белой шерсти подпоясана тонким плетеным кожаным шнурком, и от этого складки красиво облегали округлое тело.

- Ты чего, в ведьмы решила податься? – выдавила Накато. – Бормочешь вон несуразное, ровно заколдовать пытаешься…

Та вздрогнула от звука ее голоса, взвизгнула, взвилась, ударила неожиданно тяжелой ладонью по щеке.

- Лапища у тебя, как у скотницы, - заявила Накато. – Такой только зубров по задам лупить. Неудивительно, что наш господин предпочитает ложе госпожи Рамлы вместо твоего.

- Заткнись, дрянь! – выплюнула девица. – Ты – страшная, тощая, гадкая, вонючая, немытая, - вновь принялась она перечислять, - старая облезлая кляча! И госпожа твоя – старуха, которая пускает сейчас слюни у себя в шатре, и видеть тебя не желает. А ты – врунья! Ты зашла в шатер без зова, и я видела это.

- Ты – болтливая вьюжница, - Накато устало прикрыла веки. – Метешь без толку, и все из-за своей пустой злобы.

- Ты – врунья, - упрямо